Лемминг Белого Склона

— Может, я и полудурок по твоему мнению, — тихо произнёс юноша, — но камни тверды, вода — мокрая, солнце движется с востока на запад, а дерьмо воняет. У меня выбор небогат.

Арнульф вздохнул. Сдался:

— Сними кольцо. Так. Подними над головой. Клянись.

— Есть какие-то особые слова клятвы на такой случай?

— Говори, что у тебя на сердце. То — самая крепкая клятва.

Тогда Хаген Альварсон поклялся на кольце, на крови, поклялся оружием и бронёй, бортом ладьи, хребтом коня, морем и ветром, огнём и землёй, призывая в свидетели всех духов и предков, поклялся своей удачей и судьбой, что отныне станет служить Арнульфу Седому Иварсону и умрёт за него, коли станет нужда, до тех пор, пока сам Арнульф не освободит его от присяги — или смерть не сделает это раньше. Морской король пообещал в ответ, что никогда не обидит своего человека ни словом, ни делом, ни едой, ни долей в добыче, и научит всему, что должно знать и уметь мужу, коль он хочет зваться викингом.

Солнце робко выглядывало из-за облаков, но глаза старика и юноши сияли ярче в тот миг. Они оба были счастливы и не имели сил этого скрыть.

Прядь 4: Стая Седого

Выпей — может, выйдет толк,

Обретёшь своё добро,
Был волчонок — станет волк,
Ветер, кровь и серебро.

Так уж вышло — не крестись —

Когти золотом ковать,
Был котёнок — станет рысь,
Мягко стелет, жёстко спать!

Наталья О'Шей. «Оборотень»

Пряный запах темноты,

Леса горькая купель,
Медвежонок звался ты,
Вырос — вышел лютый зверь

Там же.

1

Крак Кормчий, сын Траусти, был родом с острова Скипей. Ему не было и тридцати зим, но тёмные волосы и бороду уже тронула седина, обветренное лицо прорезали ранние морщины, взор был мрачен, а речь — коротка и прохладна. Никто не назвал бы его приятным человеком, да только немногие могли бы сравниться с ним в искусстве вождения кораблей, и все это признавали, хотя и с неохотой.

— Короче — это как раз тот, кто мне нужен, — пояснил Арнульф.

Островитянина, как и говорил Хакон, обнаружили в корчме «Пузырь». Его как раз убивали. Двое здоровяков держали Крака, скрутив руки, а хозяин приставил нож к шее. И явно не для того, чтобы подровнять кормчему бороду.

— Хэй, добрые люди! — Арнульф распахнул двери пинком, весело сверкая глазами. — Не спешите резать ворону, на свете полно жирных кур! Что проку от трупа? Чем он провинился?

— Задолжал! — гневно сопя, буркнул хозяин. — Всю зиму, гнусов сын, просидел в «Пузыре», обещал заплатить, а теперь — нету, мол, завтра, мол… На завтрак я ем овсянку с сельдью, а не пустые слова! Пусть или лодку отдаёт, или идёт ко мне в рабы. Или сдохнет.

— Сколько он должен? — Арнульф запустил руку в кошель.

— Триста марок.

— Двести сорок восемь! — Крак подал хриплый голос, удивительно подходивший к его имени, да и к облику. — И это даже многовато за твою дыру — точно, мочевой пузырь йотуна!

— Захлопни клюв, Крак, — дружески посоветовал Арнульф, отсчитывая корчмарю тридцать полновесных золотых монет, — пустите эту птицу и пусть летит за мной…

— Сожгу во славу Локи этот сарай, — проворчал Крак вместо благодарности, когда они вышли наружу и направились на пристань, — ты ему переплатил, Орлиный волк.

— Слыхал, ты ищешь работу? — сходу спросил Арнульф.

— Истинно так.

— Твоя лодка при тебе?

— На пристани. В сарае.

— За долги не отобрали?

— Не должны. Заплатил за месяц вперёд, — уверил сын Траусти.

— Ты такой человек, что скорее заплатишь за лодку, чем за себя? — спросил Хаген.

— А что тебя удивляет, сынок?

— Я тебе не сынок, — резковато заметил Хаген.

— Уж пожалуй, — Крак оглядел парня с едва заметной ухмылкой, — ты староват, чтобы быть моим ублюдком. Будем знакомы! Крак сын Траусти со Скипея.

— Хаген сын Альвара по прозвищу Лемминг, — пожал протянутую руку, — из Равенсфьорда.

— Твой сын, Арнульф? — усмехнулся Крак. — Похож!

— Будем считать, — вернул усмешку Седой, — я его усыновил.

— А от меня тебе чего надо?

— А чего от тебя может быть надо? Мне нужен кормчий.

— Я слыхал, тебе нужен не кормчий, а корабль, ибо твой «Бергельмир»…

— Нет больше моего «Бергельмира»! — возвысил голос Арнульф, и Хаген вздрогнул от чужой боли, пронзившей воздух. — Я иду в Гравик за ладьёй и людьми. Ты со мной?

— Охотно, — без дальнейших расспросов кивнул Крак.

Тем же вечером шестивёсельный скейд, которой Крак любовно звал «Старухой», покинул Хединсфьорд и ходко устремился на северо-восток. В открытом море Крак поставил парус, и лодка ожила, несомая боковым ветром. Хаген спросил, не будет ли разумнее заночевать на шхерах, но сын Траусти даже не глянул в его сторону. Арнульф пояснил: мы спешим, если ветер переменится или, не приведи Кэльдана, утихнет, придётся грести, а я, мол, старенький, спину сорвал в Моховой Долине, так что оставим шхеры троллям — пусть пока там гуляют…