Ленин

Ульянов к этому, собственно, и стремился. Его газета давала жертвам теоретического социализма готовую программу и план работы, диктовала им революционную волю действия, выводила за стены общества, призывала к строительству собственными силами крепости настоящего социализма, исповедующего войну устаревшим богам: государству, обществу, церкви, семье и мещанской моральности.

– Все идеи, права, симпатии умерли, кроме одной – революции, имеющей целью не создание буржуазной республики, но заложение на руинах прежнего мира государства труда. То есть единственной целью, к которой должны мы стремиться, ни на что и ни на кого не оглядываясь, ступая по злодеяниям, крови, трупам, истинно! Наша победа должна быть абсолютной, и абсолютным должно быть наше движение вперед! – говорил Ульянов рабочим, прибывающим к нему в целях установления программы второго съезда социал-демократической партии.

Тогда молодая партия российских социалистов была еще объединенной, и никакие противоречивые течения ее не беспокоили. Во главе стояли «кумиры» российского социализма: Плеханов, Дейч, Аксельрод, Мартов, Засулич, Потресов. Смелые статьи «Искры» их ужасали. Начали налетать первые холодные дуновения, предвестники надвигающейся враждебности.

Буря была, однако, предупреждена по причине событий внешних.

«Искра» не могла дальше печататься в Германии. Хозяева типографии, прижатые полицией, действующей под влиянием тайной царской агентуры, не хотели печатать газеты на своих предприятиях.

Плеханов настаивал на перенесении «Искры» в Женеву. У него было намерение подчинить ее личному контролю и своему влиянию, но Ульянов решил перекочевать в Лондон, чтобы еще более обрести независимость от старого учителя и преданных ему некритичных социалистов.

Целые дни и бессонные ночи проводил он теперь в глубоком раздумье. Должен был закончить то, что решил. Не было у него на это денег. Переезд в Англию и издание там газет требовали значительного капитала. Капиталы из России приходили редко и были это мелкие суммы, по грошу собираемые в рабочих центрах. Полиция порой перехватывала эти отправления или, нападая на след этих сборов, реквизировала деньги, а людей бросала в тюрьмы.

– Тяжелая ситуация! – бурчал Ульянов. – Как из нее выбраться?

Вышел из дома и на велосипеде поехал за город. Для раздумья требовалось одиночество. На обратной дороге уже поздно вечером посетил он некого Вальчиса, латышского гравера, который в свое время был сослан в Сибирь за подделку денег, но убежал за границу и работал в мастерской, выполняющей заказы по художественному оформлению. Приходил порой к Ульянову и предлагал свои работы. Владимир отделывался от него, считая его человеком темным и не имеющим прочных революционных убеждений.

Теперь он постучал в дверь его квартиры в маленькой грязной гостинице.

– Пришел к вам по важному делу, товарищ! – произнес он. – Могу ли я рассчитывать на то, что вы окажетесь в состоянии сохранить тайну?

– Как бы могло быть иначе? – отвечал обрадованный и польщенный Вальчис.

– Смогли бы вы в своей мастерской, в тайне ото всех изготовить хорошее клише российской банкноты и отпечатать хотя бы двести штук? – шепнул Ульянов.

– Должен прежде хорошо обдумать это, – ответил гравер.

Прошло несколько дней беспокойного ожидания. Ульянов не мог усидеть дома. После законченной работы выходил и блуждал по городу. Метался как дикий зверь в клетке. Товарищи в России ждали новые номера «Искры», между тем, газета не выходила и не хватало денег на переезд в Лондон. Дошли до него вести, что Плеханов «втихую» насмехался, видя, как непокорная его воле «Искра» почти умерла.

Первый номер газеты «Искра»

В минуту крайнего нервного напряжения Ульянова, поздно ночью в его квартиру в Швабинге постучали ранее обговоренным способом.

Вошел Вальчис. У него был загадочный вид. Шепнул:

– Зажгите лампу!

Когда лампа зажглась, латыш вынул из-под полы пальто толстую пачку, крепко обвязанную шнурком.

Ульянов взглянул и воскликнул:

– Деньги! «Искра» будет жить!

– Пятьсот банкнот по десять рублей каждая! – хвастался Вальчис. – Работа чистая! Здесь никто не заметит! Сделал проверку. Обменял в банке десять таких бумажек. Прошло гладко.

Владимир сжимал руки гравера и благодарил его, смеясь и радуясь.

– Никогда не забуду вам этой услуги! – сказал он. – Дайте мне теперь клише, может быть, еще пригодится!

– Клише лопнуло при печатании пятьсот одиннадцатой банкноты, – буркнул Вальчис, опуская глаза.

Ульянов взглянул на него мельком и произнес спокойно:

– Лопнуло, говорите? Ну, пусть так и будет. Благодарю вас, товарищ!

Вальчис ушел.

Крупская, глядя на мужа, спросила:

– Не думаешь ли ты, Володя, что этот человек будет теперь печатать фальшивые банкноты?

– Очевидно, что будет! – воскликнул веселым голосом Ульянов. – Никак меня это не касается. Будет печатать, пока не бросят его в тюрьму. Между тем, за работу!

Они поделили большую пачку на малые, по сто рублей каждая. Назавтра раздали их товарищам, чтобы в разных районах выменяли их на немецкие деньги.