Ленин и Троцкий. Путь к власти

У «легальных марксистов» было заурядное, примитивное представление о марксизме. Такой марксизм можно сравнить с кофе без кофеина: ему не хватало жизни, борьбы и революционного задора. Неслучайно поэтому «легальные марксисты» предпочли диалектике неокантианскую философию. Несмотря на, казалось бы, ту особую, уникальную роль, которую «легальный марксизм» играл на заре социал-демократического движения в России, его призраки, абстрактные, недиалектичные и лишённые всякой революционности, то и дело объявляются в разрежённой атмосфере университетов разных стран на всех этапах развития марксистского движения. Позднее людей, ведущих себя как «легальные марксисты», стали неодобрительно называть сочувствующими. Заигрывая с марксизмом, они, однако, никогда не выходили за рамки буржуазного образа жизни и буржуазной психологии. Много лет спустя Струве так охарактеризовал менталитет «легальных марксистов»:

«…Социализм, как бы его ни понимать, никогда не внушал мне никаких эмоций, а тем более страсти»^[101]. «Я интересовался социализмом, – отмечает он в другом месте, – главным образом как идейной силой… которую можно было повернуть либо за, либо против завоевания гражданских и политических свобод»^[102].

На первый взгляд идеи «легальных марксистов» представляют не более чем исторический интерес. Между тем детальное знакомство с ними позволяет различить в них зачатки большинства знаменательных споров будущего. Главные идеи, лежащие в основе аргументов Струве сотоварищи, состоят в следующем: 1) в России, отсталой, полуфеодальной стране, отсутствуют условия для социализма; 2) борьба против царизма – это борьба за буржуазную демократию, а не за социализм; 3) рабочая партия поэтому должна отбросить бесплодные иллюзии и следовать за прогрессивными буржуазными либералами, знаменующими наступление нового порядка. Всё это, в сущности, отразилось затем в программах меньшевиков и сталинистов. Споры о реформистском и революционном взглядах на историю, о классовом сотрудничестве и независимой пролетарской политике берут своё начало уже в полемике Ленина и Плеханова с «легальными марксистами» и «экономистами» во второй половине 1890-х годов. В то время никто из марксистов не сомневался в том, что Россия стоит на пороге буржуазно-демократической революции. Это убеждение вытекало из объективной общественно-экономической ситуации. Борьба велась прежде всего с самодержавием, феодальным варварством и наследием чиновничьей и крепостнической культур, как позже выразился Ленин^[103]. Главным аргументом марксистов против народников был аргумент о неизбежности развития в стране капитализма и невозможности особой – крестьянской – формы социализма.

«Легальные марксисты» считали, что социалистическая революция – дело неясного и отдалённого будущего. Такое представление о перспективах революции позволяло представителям «легального марксизма» не выходить из зоны комфорта и ничем себя не утруждать. Революционный аспект марксизма казался им эфемерным, а экономические аргументы о неизбежной победе капитализма в России представлялись им в высшей степени практичными. Энгельс в последние годы своей жизни, прежде всего в переписке с В. И. Засулич и другими русскими марксистами, на удивление прозорливо отметил, как далеко эти схемы отстояли от подлинно революционного марксизма. Подчёркивая невозможность строительства социализма в такой отсталой крестьянской стране, как Россия, старик Энгельс сделал акцент на необходимости революционно-демократического свержения самодержавия, что откроет путь к социалистической революции в Западной Европе. В послесловии к работе «О социальном вопросе в России», написанном в 1894 году, Энгельс отмечает:

«Русская революция даст также новый толчок рабочему движению Запада, создаст для него новые лучшие условия борьбы и тем ускорит победу современного промышленного пролетариата, победу, без которой сегодняшняя Россия ни на основе общины, ни на основе капитализма не может достичь социалистического переустройства общества»^[104].