Незрелость, односторонность формулировки Каутского являет себя здесь со всей красе. Нельзя не согласиться с тем, что марксистская теория как наивысшее выражение социалистического сознания не порождается самим рабочим классом, а является продуктом развития буржуазной мысли, прежде всего немецкой классической философии, английской политической экономии и французского социализма, вобрав в себя самое лучшее от каждого из этих направлений. Однако нельзя согласиться с тем, что пролетариат, предоставленный самому себе, способен подняться только до уровня тред-юнионистского сознания (то есть до осознания борьбы за улучшение экономических условий в рамках капиталистического способа производства). За десять лет до появления «Манифеста Коммунистической партии» британский рабочий класс в лице чартизма (который сам Ленин характеризовал как первое действительно массовое пролетарски-революционное движение в мире), вышел далеко за пределы исключительно тред-юнионистского сознания. Он перешёл от требования частичных реформ и петиций к идее всеобщей забастовки («великого национального праздника») и даже вооружённого восстания («физической силы») наподобие мятежа в Ньюпорте. Подобно чартистам, парижским коммунарам в 1871 году фактически удалось – без участия марксистских идей – взять власть, пусть даже на несколько месяцев. Напомним, что сам Маркс учился на опыте Парижской коммуны, который подарил ему идею пролетарской демократии (диктатуры пролетариата). Точно так же появление в России Советов в ходе революции 1905 года не было изобретением Ленина или Троцкого, а явилось результатом стихийных действий российского пролетариата.
Означает ли это, что марксисты отрицают важность субъективного фактора, то есть значение революционной партии и руководства? Разумеется, нет. Вся история мирового рабочего движения показывает, что пролетариату, который стремится взять власть, никак не обойтись без партии революционеров. Но субъективный фактор не может быть результатом «самовозгорания». Его не могут породить случайные события или сиюминутная необходимость. Он кропотливо готовится заранее в течение многих лет, а быть может, и десятилетий. Построение революционной партии и классовое движение, однако, не одно и то же. Эти процессы идут параллельно и в течение долгого времени не пересекаются. Рабочий класс учится на собственном опыте и мало-помалу, с трудом делает первые революционные выводы. Энгельс говорил, что в истории есть такие периоды, в которых двадцать лет означают не больше, чем один день. Везя мёртвый груз привычек, рутины и традиций, широкие массы держатся старой колеи, пока великие события не выбьют их из неё. Тот же Энгельс отмечал, что история знает и такие примеры, когда двадцать лет умещаются в пространстве одного дня.
Рабочий класс раз за разом демонстрирует свои притязания на власть. Испанский пролетариат, по выражению Троцкого, был готов на десять революций в 1931–1937 годах. Летом 1936 года рабочие Каталонии, опять же без марксистского руководства, разгромили фашистскую армию и, по сути, взяли власть в свои руки. Да, им не удалось сплотиться и удержать власть, организовать рабочее государство и распространить революцию по всей Испании. Но в том была не их вина. Ответственность за это лежала на анархистских и синдикалистских вождях ФАИ – НКТ и ПОУМ. Лидеры рабочих отказались разрушать остатки буржуазного государства и организовать новое рабочее государство на основе демократически избранных Советов рабочих и милицейских депутатов, тем самым похоронив испанскую революцию. В любом случае то, что произошло в Каталонии и других областях Испании в 1936 году, выходило далеко за рамки тред-юнионистского сознания. То же самое можно сказать и о событиях 1968 года во Франции, и о многих других событиях, когда рабочий класс пытается взять судьбу в свои руки.