Ленин: Пантократор солнечных пылинок

И вот только тогда Ленин – вынужденно; осознав свои ошибки (скорее политические, чем человеческие, например, связанные со страданиями людей от спровоцированного его решениями голода; ВИ никогда не был похож на человека, который сожалеет о массовых жертвах; революционный молох имеет право требовать пищу – два миллиона красноармейцев, еще столько же «штатских» крестьян, умерших от голода; если угодно, можно всех их «записать» на Ленина; но линия его поведения от количества жертв не меняется; на его решения влияет не мораль, а только чужая сила и собственная позиционная слабость) – начинает с крестьянством другую, более долгосрочную и менее смертельную для проигравшего партию.

Разумеется, в первую очередь он снова достает из рукавов надежные, несколько раз срабатывавшие в ситуациях, когда ему казалось выгодным опереться на крестьянскую мелкую буржуазию, демагогические лозунги вроде: «Учесть особенные условия жизни крестьянина!..» и «Учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю». Но если раньше скоротечные «романы» Ленина с крестьянством разворачивались в рамках стратегии ведьмы из «Гензеля и Гретели», которая откармливала мальчика в клетке, оттягивая трапезу только потому, что тот протягивал ей щупать вместо упитанного пальца куриную косточку, то теперь, похоже, Ленин больше не хочет «нейтрализовывать» этот класс – но, наоборот, намерен втянуть его в свой «госкапитализм» с регулируемым рынком, более эффективный, чем традиционное сельское хозяйство; обеспечить деревне «смычку с городом». В 1921-м не просто прекращается классовая война против кулаков и стимулируется любая производительская и торговая деятельность в сельском хозяйстве; Ленин, кажется, впервые готов взять этих людей в будущее – и раз так, готов идентифицировать себя как «крестьянского вождя» тоже.

Отсюда, среди прочего, у Ленина возникает идея «Крестинтерна»; если раньше большевики не приветствовали попытки снизу сформировать общекрестьянское объединение, то теперь, после того как Ленин догадался, что будущие революции XX века на мировой периферии, в колониях и полуколониях, будут совершаться крестьянами, а не рабочими, они обсуждают идею создания – разумеется, «сверху», под контролем – Крестьянского интернационала, который превратился бы в рычаг международного влияния и советской трансформации Третьего мира – угнетаемых масс Востока, Латинской Америки и Африки. Крестинтерн упрочил бы статус Ленина как глобального «мужицкого батьки»: того, кто приспособил марксизм для аграрных феодальных наций Востока. «Всерьез и надолго»: это известное как «ленинское» обстоятельство образа действия выглядит гораздо более правдоподобным, если заменить при нем «нэп» на «крестьянство».

Ленинская «смычка между городом и деревней» есть, по сути, классическая стимуляция экономического роста за счет роста потребления: крестьяне больше продают зерна – и могут больше купить промтоваров, отсюда должна увеличиться производительность труда рабочих – и пойти вверх кривая предложения товаров. Кулаки торгуют хлебом? Ну так и вы, беднота и середняки, обогащайтесь, учитесь торговать, потребляйте; плодитесь и размножайтесь. И раз политически выгодным для ленинского проекта модернизации общества оказывается прочный союз с крестьянством, а не война с ним, то нечего ждать, что долгосрочные взаимовыгодные экономические отношения будут «складываться постепенно»; они должны быть организованы и молниеносно проведены в жизнь. Город должен «соблазнить» деревню, стимулировать ее процветание. Ленин резервирует для деревни все лучшее. Прочитав в «Известиях» о том, что где-то валяются бесхозными 770 новых авиационных двигателей с запчастями на 14 миллионов золотых рублей, Ленин устраивает скандал – но передать их намерен не на какой-то завод, а крестьянам – «для механизации сельского хозяйства».

«Крестьянский вождь»? Ну а почему бы и нет: дистанцируясь от слабеющего пролетариата – и одновременно опасаясь оживившейся при нэпе буржуазии, Ленин неизбежно вынужден перенести вес на последнюю остающуюся в его распоряжении опору.

Собственно, «окрестьянивание» Ленина – возможно, самая значительная эволюция из тех, которые он претерпел за всю свою жизнь.