Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Мы не знаем, как именно Ленин оказался на какой-то железнодорожной станции и куда поехал – судя по всему, по чьей-то жалобе; описывая впоследствии увиденное, Ленин подчеркивал, что сам был там инкогнито, «в качестве неизвестного, едущего при ВЧК».

Путешествие датируется серединой января 1922-го; возможно, оно было как-то связано с готовящейся Лениным реорганизацией ВЧК, и «ревизия» стала началом кампании, которую Ленин инициировал против Дзержинского: злополучная дрезина состояла «в совместном заведовании ВЧК и НКПС» – ведомств, которыми тот руководил одновременно. Не исключено, что «разгон ЧК» – официально утвержденный декретом ВЦИКа от 6 февраля: «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов» – был демонстративным жестом перед Генуей: мы уже не те, что в 1919 году, и сами избавляемся от наиболее одиозных своих органов. Впрочем, уже через несколько недель ГПУ, проигнорировав ленинское ворчание про «арестовать паршивых чекистов» и «подвести под расстрел чекистскую сволочь», вернет себе право внесудебных расправ на месте; но факт тот, что Ленин действительно намеревался урезать полномочия этой чрезвычайной, созданной для военных условий организации. Наблюдая за тем, как одновременно Ленин занимается созданием прокуратуры, мы с неизбежностью приходим к выводу, что он пытался выстроить систему сдержек и противовесов, чтобы привыкшие лезть в чужие дела ведомства вводились в режим конкуренции и оставались под контролем сверху. ВЧК должна сообразовываться с Наркомюстом и подчиняться НКВД, губернские прокуроры, осуществляющие надзор, – отчитываться не местным советским и партийным органам, а только центру.

Искал ли Ленин повод для атаки на Дзержинского и ЧК – или устроил гарун-аль-рашидовскую ревизию без задней мысли – но так или иначе состояние, в котором он «нашел автодрезины», слишком наглядно свидетельствовало о том, что происходит с советской экономикой в целом: «хуже худого. Беспризорность, полуразрушение (раскрали очень многое!), беспорядок полнейший, горючее, видимо, раскрадено, керосин с водой, работа двигателя невыносимо плохая, остановки в пути ежеминутны, движение из рук вон плохо, на станциях простой, неосведомленность начальников станций… (‹…› – машины эти, видимо, “советские”, т. е. очень плохие ‹…›), хаос, разгильдяйство, позор сплошной. К счастью, я, будучи инкогнито в дрезине, мог слышать и слышал откровенные, правдивые (а не казенно-сладенькие и лживые) рассказы служащих, а из этих рассказов видел, что это не случай, а вся организация такая же неслыханно позорная, развал и безрукость полнейшие. Первый раз я ехал по железным дорогам не в качестве “сановника”, поднимающего на ноги все и вся десятками специальных телеграмм, а в качестве неизвестного, едущего при ВЧК, и впечатление мое – безнадежно угнетающее. Если таковы порядки особого маленького колесика в механизме, стоящего под особым надзором САМОГО ВЧК, то могу себе представить, что же делается вообще в НКПС! Развал, должно быть, там невероятный».

Ленин в бешенстве; и по-видимому, недовольство состоянием конкретной машины имело своей подоплекой досаду из-за чего-то большего – а именно свертывания колоссального проекта «быстрого социализма», связанного с железными дорогами.

В конце 1919-го – начале 1920-го, когда стало ясно, что Гражданская война выиграна, интервенция и санкционная блокада Антанты не представляют серьезной угрозы и силы можно перебросить на экономику – построение «быстрого социализма», перед Лениным оказалось два проекта «модернизационного блицкрига» Советской России. Оба не подразумевали необходимости выхода из режима военного коммунизма. Первый был связан с железными дорогами, второй – с электрификацией.

Проблема Большого Скачка в условиях тотального дефицита была в правильной оценке ресурсов: во-первых, способности масс терпеливо соблюдать навязанный им социальный контракт в рамках мобилизационной экономики; во-вторых, золотого запаса, сбереженного за счет того, что денежная масса на внутреннем рынке в течение нескольких лет не имела обеспечения. «После мировой войны, – с гордостью говорил Ленин в интервью американской газете, – Советская Россия остается единственной платежеспособной европейской державой». Штука в том, что восстановление железных дорог было обязательным условием, тогда как всё связанное с электрификацией – желательным; но если восстановление железных дорог подразумевало обеспечение контроля за страной, «подбирание» земель, то электрификация – принципиально новую производительность труда и качество жизни. Этот выбор, судя по документам, крайне занимал Ленина в начале 1920 года; и само соблазнительное наличие этих двух вариантов, видимо, и сбило его с толку. Проконсультировавшись со «спецами», Ленин все же рискнул запустить оба проекта сразу в надежде срезать угол и «проскочить» в будущее на инерции военного коммунизма; решение, сулившее, в случае удачи, возникновение синергического эффекта.