Ленин: Пантократор солнечных пылинок

«Криминализация» предсмертного периода, однако, предполагает участие множества лиц, которые должны были рано или поздно проговориться – причем не намеками, а внятно. В рамках этой концепции подразумевается, что Ленина предали не только Сталин, Зиновьев и Каменев; психологическая достоверность даже этого неоднозначна – при всей своей двуличности, они были апостолами и учениками Ленина, добровольно пошли за ним и подчинялись ему, бывали с ним в разных переделках, делили хлеб и вино, пользовались его уважением, принимали и предоставляли ему помощь и, по сути, всем были ему обязаны. Наблюдения за «ближним кругом» едва ли могут натолкнуть на вывод, что Ленина в самом деле насильно отстранили от власти; ничего такого, что бы не вписывалось в добровольную передачу своих должностных обязанностей толковым преемникам – таким, как Цюрупа и Рыков. Чтобы обеспечивать Ленину режим тюремной изоляции, следовало посвятить в его суть как минимум охрану и всех тех, кто мог приблизиться к больному. Получается, что Ленина предал Беленький – который боготворил его и оберегал его жизнь с 1908 года, с Парижа; что не стал ему помогать А. А. Преображенский, управляющий горкинским совхозом, с которым Ленин был знаком еще по Алакаевке. Про врачей и говорить нечего – выходит, что не только Ферстер и Осипов, но и все врачи, приглядывавшие за Лениным, – от Семашко и Россолимо до последнего санитара – вступили в клуб убийц и ни разу нигде, за все годы, не заявили, что Ленин был арестован, отравлен или подвергался медленному убиению. Еще труднее допустить, что Надежда Константиновна и Мария Ильинична, обладавшие достаточно широким кругом знакомств, чтобы попытаться поднять мятеж и обратиться к массам напрямую, через головы ГПУ и политбюро, не подняли тревогу; впрочем, если были арестованы и они…

Более распространена обычная, «недетективная», и лишь самую малость конспирологическая версия, которая сводится к существованию неких негласных договоренностей, предполагающих, что между посторонними, особенно партийными чинами, и Лениным проведена «двойная сплошная», которую пересекать – себе дороже. Поэтому даже такие нечужие ему люди, как Бонч-Бруевич или Кржижановский, не делали попыток «прорваться» к Ленину; если сам Ленин, как все знали, еще с конца 21-го года стремился к изоляции, если его раздражали посторонние и он намеренно, сознательно уменьшал радиус общения – а теперь его болезнь обострилась, ну так чего ради рисковать? Что если он попробует дать какое-нибудь поручение, которое пойдет вразрез с тем, что сейчас принято? Что касается более близких и более могущественных участников тех событий, то они осознавали, что – по крайней мере, пока Ленин в слабой позиции – его временем можно распоряжаться, фильтровать поступающую к нему информацию, ограничивать передвижения; вполне возможно, тоже негласно, угрожать ухудшением позиции. Для этого не надо было надевать наручники, объявлять – «именем революции вы больше не председатель Совнаркома, всякая попытка покинуть кремлевскую квартиру/Горки будет расцениваться как побег, вам запрещены любые вмешательства в политическую жизнь». Достаточно «давать понять» ему обязательства и ограничения, связанные с конкретными позициями, с силой фигур – прошлой, нынешней и потенциальной; конь просто не может встать на соседнюю клетку, не может и все – таковы правила. Ленин больше не был ферзем – и, наверное, его и в самом деле можно было увозить из комнаты с газетами, даже если он требовал там остаться: режим есть режим. Если бы он каким-то образом вдруг полностью выздоровел, то, возможно, условия были бы пересмотрены. И разумеется, у самого Ленина тоже хватило бы авторитета в случае чего обратиться к массам или к партии напрямую – и кто бы ни контролировал его, на какие бы спецслужбы они ни опирались, у них не было бы шансов; ни партия, ни ЧК в 1923-м не были отрядами биороботов, выполнявшими любые приказания.

Многие представляют себе историю «последних деяний Ленина» как нечто вроде руководства походом с хоругвями «Против волокиты!» в сторону райских кущ, которые выглядят как отделения сети МФЦ «Мои документы» или интерфейс сайта «Госуслуги». И да, Ленин был бы в восторге от подобного рода технических инноваций и наверняка потратил бы массу усилий, чтобы «Госуслуги» не зависали слишком часто. Однако соль борьбы Ленина с бюрократией вовсе не в мечтах о реализации принципа «одного окна». Грубо говоря, Ленину нужно было сделать так, чтобы те, кто пользуются «Госуслугами», еще и контролировали их и чтобы чиновники, стоящие за «Госуслугами», не пользовались ими как аппаратом для эксплуатации масс. Не стабильное общество, где богатые заключили с бедными и бесправными договор, согласно которому первые облегчают жизнь вторых, а вторые за это не мешают обогащению первых за счет государства. Цель была – бесклассовое общество, где «народ» участвует в управлении и контролирует его.