Идея, которой одержим был в 1921–1923 годах Ленин, состояла в том, чтобы из неавторитетного, «захудалого», с аморфной структурой и аппаратом под 12 тысяч человек ведомства, занимающегося финансовым и бухгалтерским контролем, сколотить авангардный отряд строительства социализма. Идея вызывала недоумение как Сталина (который долго руководил Рабкрином без какого-либо энтузиазма), так и Троцкого, полагавшего, что план воспользоваться Рабкрином как рычагом для поднятия советского госаппарата – «фантастический»: «в Рабкрине работают, главным образом, работники, потерпевшие аварию в разных областях». Размышляя над тем, как обеспечить, чтобы революционный чиновничий аппарат не стал копией царского, буржуазного, а партийцы, которых поневоле коррумпировали завоеванные ими привилегии, не превратились в касту, сословие, Ленин приходит к мысли, что единственный способ – это постоянно вкачивать в эту социальную группу свежих людей, причем намеренно втягивать в управление тех, кто по природе и социальному статусу далек от этого – «самых боязливых и неразвитых, самых робких рабочих», женщин, избегающих вступления в какую-либо партию, в Советы и вообще политики; словом, всех тех эксплуатируемых, которыми ни одна власть никогда не занималась, но для защиты которых вообще-то и совершалась революция.
Пусть эти люди начинают с того, что работают понятыми, затем участвуют в «летучих ревизиях» чиновничьих учреждений, учатся, втягиваются в политическую самодеятельность – словом, «просыпаются»; «разбудить» как можно больше тех, кто вечно остается в стороне, бить в колокола так громко, чтобы они повыползали из своих щелей, – только так можно сохранить революцию, не позволить молоку створожиться. Организация, которая должна использовать этот человеческий материал, и есть Рабкрин.
Вовлечение некомпетентных, безграмотных и от природы пассивных, безынициативных лиц в ответственную административную работу совершенно необязательно улучшало качество государственного аппарата, которое и так было хуже, чем до революции. И тем не менее постепенно – иногда через годы, иногда в следующем поколении – «самодеятельность» начнет приносить плоды. Люди, которые в принципе не имели шансов изменить свое общественное положение, повысить свой культурный уровень, защитить себя от произвола бюрократии, которым самой географией суждено было еще десять поколений прозябать в холопском сословии, получали какой-никакой, часто жестокий, связанный с гражданской войной и несправедливыми репрессиями, но опыт; им пришлось научиться проявлять инициативу и взаимодействовать с обществом, коллективом – просто для того, чтобы выживать. «Все эти губкомы, уездкомы, завкомы, комитеты бедноты и прочие организации первого периода революции были формами социальной самодеятельности, – пишет хорошо объяснивший этот феномен С. Либерман. – Принадлежность к коллективу сделалась жизненной необходимостью. Для того чтобы получить пищу, проехать по железной дороге, достать дрова, обратиться к врачу, пойти в театр или отправить сына в школу, каждый советский гражданин должен был иметь свидетельство своей принадлежности к какому-нибудь коллективу или ячейке».
Сначала Ленин описывал РКИ как совсем массовую организацию. Однако в конце 1922-го представление о ее формах приобрело несколько иной вид.
Предполагалось, что в нее войдут 400–500 самых толковых рабочих. Выполняя указания ЦК (тоже расширенного, до ста человек, за счет неискушенных, не коррумпированных пребыванием во власти рабочих и крестьян) или, в более позднем варианте, ЦКК – Центральной контрольной комиссии (способной прищучивать и ЦК тоже, в том числе самого генсека), они должны были стать чем-то вроде коллегии ревизоров: осуществлять «народный контроль» и давать бюрократам советы, приглядывать за теми из чиновников, кто саботирует строительство социализма, помогать внедрять высокоэффективные, на научных принципах, методы организации труда и вмешиваться во все выявленные случаи неадекватного поведения аппаратчиков, «поправлять» их – руководствуясь своим классовым чутьем. Корпус ревизоров, состоящий из «трехсот опытных рабочих», «советчиков», которые «держат связь с местами» и имеют полномочия отменять решения местных администраций? Попытка Ленина создать коллективного Голема – наделенного ленинской магической энергией и выполняющего его функции – кажется дикой и заведомо нереализуемой: как какие-то третьи лица могли заменить его волю, мозг и интуитивные представления о границах дозволенного? И даже если это возможно – разве не будет такой Рабкрин, хоть ты тресни, просто усугублять бюрократию, дублируя существующие чиновничьи структуры?