Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Ситуация, в которой оказалось руководство страны, была весьма пикантной. Их власть и так не имела мировых аналогов, была новаторской, экспериментальной – а тут еще выясняется, что капитан команды забывает простейшие слова, не может умножить 24 на 7, 7/24 проводит в постели с компрессом на голове, имеет вид, свидетельствующий о чрезвычайных физических страданиях, и сам очень хочет уехать на отдых с условием, чтобы его там не дергали; да, иногда у него случаются и дни получше – в которые он фонтанирует свежими идеями о том, как будет выглядеть социалистический строй уже в следующем десятилетии.

Было бы странно, если бы в такой ситуации рано или поздно не нашелся кто-то вроде шекспировского Брута, кто, не испытывая к Ленину личную неприязнь, внушил бы себе, что Ленин со своими революционными фанабериями стал помехой тому процессу, который некогда инициировал, – и самое время было сказать – ему и себе: «прощай». «Ради общего блага»; «не оттого я это сделал, что любил Цезаря меньше, но лишь оттого, что любил Рим больше».

Психологически очень понятен и тот соблазн, перед которым оказался этот гипотетический политик: перед ним открывался коридор, прямиком ведущий к власти; и если он сам в него не войдет, кто там окажется? Естественно, его худший враг. Таким образом, выбор стратегии поведения этого человека – не будем его называть – также был ограничен.

Один из самых двусмысленных эпизодов последнего периода ленинской жизни связан с его реакцией на Сталина, наоравшего – с «недостойной бранью и угрозами» – на Крупскую за то, что та нарушила предписанный информационный режим и не то помогла Ленину отправить некое письмо Троцкому, не то вопреки указаниям врачей, положившись на собственное чутье, продолжала снабжать Ленина политическими новостями. Было ли это, по меркам грубого Сталина, замечанием вышестоящего партработника подчиненному – или же намеренным оскорблением, демонстрацией своих намерений и возможностей? Почему он решил выбрать для такого важного разговора – они к тому времени с Крупской лет двадцать были знакомы и многим друг другу обязаны – телефонный звонок: трудно, что ли, было зайти, по соседству? Что именно он все же ей сказал – и намекнул ли, как потом поговаривали, что, будучи официальной женой ВИ, она склонна преувеличивать свою близость к нему, или что даже ее семейный статус, в случае возникновения политической необходимости, не даст ей иммунитет от партийного преследования за неисполнение решений политбюро о запрете беспокоить Ленина, – до конца неясно; но Сталин, несомненно, вступая в конфликт с НК, знал, что последствия – будут. Та сможет пожаловаться на него: или официально, в политбюро, или самому Ленину, или, чтобы не волновать его, кому-то из своих давних знакомых – Каменеву, Зиновьеву. И значит, Сталин объявлял таким образом войну Ленину? Ленину, который был в тот момент не вполне работоспособен, – но Ленину в здравом уме!

Сталин не был психопат; как и Ленин, он умел воздерживаться от спонтанных реакций и тщательно дозировал проявления своих чувств – в зависимости от обстоятельств. Он продолжал поддерживать – плохие, но вполне рабочие – отношения с Троцким. В случае начала масштабной войны естественнее было бы ожидать от него не удара шахматной доской по лбу противника – заявлять жене Ленина «мы еще посмотрим, какая вы жена», – но тонко просчитанного хода сильной фигурой. Необычна и реакция НК, которая, повесив трубку, «рыдала и каталась по полу», затем написала Каменеву и Зиновьеву свое известное ламенто, а потом так или иначе спровоцировала появление убийственного для репутации адресата текста: «Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин».

Считается, что на этот «полу-картель» Сталин отписался формальным, исполненным деланого недоумения, граничащим с презрением – извинительным письмом; если не вследствие, то после этого Ленина постиг третий инсульт – и задокументированные письменные контакты этих двоих окончательно прервались.

В следующий раз Сталин увидит Ленина – «труп пожилого мужчины, правильного телосложения, удовлетворительного питания» – почти через год, поздно вечером 21 января 1924-го. Но общение Сталина и НК, однако, никогда не прекращалось.