Звонок из «Правды»: «Вам есть билет на сессию, — она открывается завтра».
Эренбург считает основной задачей писателя — «душеустройство читателя, моральную функцию…».
Я говорил о том, что душевная организация современных людей совершеннее, многообразнее и сильнее организации наших отцов и матерей — читателей Чехова. Я привел примеры из обороны Ленинграда. У нас хватило сил выдержать испытания пострашнее тех, о которых писали Гаршин, Чехов и др. Все тонко подстроенные, «душевные» провокации немцев сорвались… Люди с прежней мягкой организацией души и психики не выдержали бы испытаний подобных
Меня энергично поддержала Ольга Форш:
— Вишневский прав!
Я:
— Война показала, что наша интеллигенция завоевала всемирное признание. Экзамен сдали и генералы, и офицеры, и инженеры.
Эренбург:
— В целом народ имеет богатейшие возможности, душевный материал отличный. Надо только развить мускулатуру чувств… У нас есть писатели душевно трусливые. Я вспоминаю вопрос Афиногенова в 1935 году: «Хочется написать об острых проблемах нашей жизни, но почему-то у нас всегда пишут не
Об этом же еще до войны в нашем доме говорилось не раз. Об этом мечтал и Маяковский…
В разгаре нашей дискуссии — приказ по войскам Ленинградского фронта:
Салют
Оттепель…
Я чувствую, что в жизни стремительно пробивается, определяется нечто новое. Предощущения победы, мира охватывают всех. Люди рвутся из эвакуации в свои города, к своей работе…
В час дня пошел в Кремль, на сессию. На Манежной площади — раскрашенные куски мостовой, остатки камуфляжа 1941 года. В саду, у Кремля, убирают снег. Тротуары посыпаны песком… Кое-где охрана, несколько машин. Подъем к Боровицким воротам. Проверка документов. Знакомая кремлевская дорога…
Постепенно приходят депутаты и приглашенные. В зале нарастает говор, гул.
Доклад А. С. Щербакова от мандатной комиссии…
1) Утверждение государственного бюджета СССР на 1944 год.
2) О преобразовании Наркоматов обороны и иностранных дел из общесоюзных в союзно-республиканские.
3) О первом заместителе председателя Президиума Верховного Совета.
Объявляется перерыв до 7 вечера. Утреннее заседание было коротким. Стиль заседания — неторопливый, спокойный. Делаю заметки в маленьком блокноте…
После сессии пошел домой, на Лаврушинский.
Долго молча ходил по комнатам… Еще заметны разрушения, заброшенность. Нежилой дух! Было горько. Вспомнилась довоенная жизнь — все хорошее, пережитое здесь, заботы о создании дома.
Стенки двух комнат, коридора и кухни рухнули от бомбежек. Сейчас их восстанавливают. Стекла вылетели — окна зашиты фанерой. Лужи, капает вода из испорченных труб… Пыль, все покрыто мертвенным налетом… Тут работы еще надолго. Дело не в материальном «убытке», а в том, что все как-то осквернено, заляпано… Даже не нахожу настоящих слов. Да, — растоптано…
Меня охватило острое
Все поправим… Через год-два нигде не оставим фашистских следов. Мы — взаимно исключающие породы, системы. Победа повлечет за собой не только наше абсолютное духовное, правовое, бытовое утверждение, но и оздоровление немецкого народа…
С.К. говорит мне:
— Я загадала — если ты сегодня придешь домой, все будет хорошо.
Сели,
6 часов 38 минут. Свет дан полностью. Все ложи быстро заполняются…
Слово для доклада по бюджету предоставляется товарищу Звереву…