Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

В. В. Вишневского, в январе в Пассаже, все еще открытом, можно было купить вологодские кружева, патефонные пластинки, детские игрушки, но столь необходимые иголки и нитки отсутствовали. Помещения освещались с помощью коптилок и лучины, а обогревались печками-времянками, от которых были закопчены не только стены и потолки, но и лица людей. К суровым условиям блокадной зимы приспосабливались, разумеется, кто как мог. Чтобы согреться от холода и вскипятить воду, ленинградцы жгли мебель, книги. У водоразборных колонок и прорубей стояли длинные очереди за водой. Испытания состарили жителей осажденного города, даже молодые выглядели стариками.

В поисках путей обеспечения населения топливом Исполком Ленгорсовета разрешил разобрать на дрова целый ряд деревянных сооружений (летние постройки ЦПКиО им. С. М. Кирова, трибуны стадиона им. В. И. Ленина и др.), что позволило заготовить за январь-февраль 1942 г. около 40 тыс. куб. м дров[610]. Изыскивая возможности, городской и районные советы принимали меры по оказанию помощи многодетным семьям, выдавали единовременную материальную помощь, назначали пособия семьям военнослужащих[611]. Большую работу в это тяжелое для ленинградцев время вели политорганизаторы домохозяйств. Хотя их ряды значительно поредели, они проводили беседы на политические и военные темы, оказывали помощь тяжелобольным, вместе с управдомами организовали установку кипятильников для обеспечения населения кипятком, оборудовали красные уголки и т. д. Для получения сводок последних новостей политорганизаторы и агитаторы регулярно собирались в райкомах партии, где было установлено постоянное дежурство у репродукторов.

Необычно важную роль в жизни ленинградцев играла почта, которая связывала их с внешним миром и в особенности с родными и близкими, которых война разметала по различным фронтам. В январе 1942 г. в городе работало всего 12 почтовых отделений[612]. Ленинградские почтальоны были настоящими подвижниками, обходя со своими тяжелыми сумками квартиру за квартирой. Но главные трудности для них начались в январе 1942 г., когда корреспонденцию нужно было получать самим на почтамте. H. С. Петрушина, разносившая почту по улице академика Павлова, вспоминала: «Нам приходилось, значит, вот как делать: в четыре-пять часов два-три человека сами ехали с санками на почтамт. Там корреспонденции другой раз неделю не бывало, две, а потом она вся прорывается. Тогда мы забирали в мешки и везли. Но везли как? Друг друга подталкивали, и в течение дня привозили»[613]. На этом мучения не кончались: корреспонденцию нужно было разложить по квартирам и потом доставить ее по темным и обледенелым лестницам адресатам, многих из которых уже не было в живых. Принося радостные и горестные вести («похоронки» с фронта), почтальоны часто находили квартиры открытыми и полностью вымершими[614]. Они, по всей видимости, были одними из первых, кто видел реальную картину массовой смертности в Ленинграде в январе 1942 г.

Более или менее точные сведения о масштабах смертности населения руководство обороны Ленинграда получало от УНКВД ЛО, в ведение которого находились городской и районные отделы записей актов гражданского состояния (загсы). Как выяснилось позже, данные о смертности населения, которые поступали из загсов, были неполными. В первые месяцы блокады ленинградцы старались своевременно регистрировать смерть своих родных и близких в этих отделах, у которых скапливались длинные печальные очереди. Но с наступлением зимы и резким увеличением смертности ослабленные голодом люди были не в силах похоронить умерших и далеко не всегда сразу регистрировали их смерть, получая по продовольственной карточке покойника хлеб до конца месяца. Захоронение умерших в больницах и госпиталях временно разрешалось по спискам с последующим оформлением в загсе. В постановлении Исполкома Ленгорсовета «О мероприятиях по улучшению работы загсов» от 4 января 1942 г. отмечалось, что выделенных работников для регистрации смертности оказалось совершенно недостаточно. Исполком обязал загсы прикрепить своих сотрудников ко всем больницам и госпиталям[615]. В результате первоначальные сведения в дальнейшем корректировались дополнительными актами, и за январь 1942 г. смертность в разное время определялась то в 96 751 человек[616], то 101825 человек[617] или 127 000 человек[618]. Почти три четверти умерших от голода в январе 1942 г. составляли мужчины и только чуть более четверти – женщины[619]. Из 96751 ленинградца, смерть которого в январе 1942 г. была тогда же зарегистрирована, 11217 человек умерли в первые пять дней января, 16860 человек – во вторые пять дней, 15073 человек – в третьи, 16963 человек – в четвертые, 17172 человек – в пятые, 19466 человек – в шестые пять дней[620]. Эта динамика показывает, что на протяжении всего января смертность населения нарастала и достигла своего апогея в его последнюю пятидневку.