Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

Вероятно, постигнуть тайну поведения и помыслов ленинградцев в долгие дни блокады невозможно, и все же в результате изучения всего комплекса исторических источников, известных нам теперь, можно получить более или менее определенное представление о моральном климате, раскрывавшем высокие нравственные качества блокадников в семье, в коллективе, в отношении к близким и незнакомым людям. Январь 1942 г., в котом ежедневно умирали 3–4 тыс. человек, был самым страшным месяцем блокады, и потому он особенно запечатлелся в памяти блокадников, в их дневниках и воспоминаниях. И в них множество примеров проявления самоотверженности и самопожертвования ленинградцев. Чтобы спасти своих детей, матери буквально жертвовали собой, отдавали им последние крохи[635]. Но в заботе и любви к своим детям они своим примером учили проявлять сострадание к близким и дальним родственникам, соседям, незнакомым людям. «Мама хотела, чтобы мы выжили! – вспоминала бывшая ленинградская школьница М. С. Каретникова. – Поэтому она заставляла нас утром подниматься и жить: за водой, вынести помои, убрать постели, умыться – на все требовались силы, которых не было. Но этого было мало: чтобы выжить, нужно было заботиться еще о ком-то, кроме себя! О сестре, о маме – это понятно. Но также и о больной соседке, распухшей от голода до неузнаваемости, о подруге-сироте Лене, у которой была только бабушка, но вскоре и она умрет…»[636].

Из всего множества фактов о высоких нравственных качествах блокадников хочу привести здесь только один, в подлинности которого я не сомневаюсь ни как историк, ни как житель блокадного города, видевший своими глазами нечто похожее. Много лет спустя блокадница Людмила Андреева рассказала о том, как ее мама распорядилась посылкой с фронта от отца, переданной январской ночью незнакомым военным. Посылка состояла из солдатских сухарей и нескольких брикетов горохового супа-концентрата. «Утром мама сказала, – вспоминает Л. Андреева, – что она ночью думала и решила: девочки обойдут все квартиры по лестнице (четыре этажа) и тех соседей, кто может ходить, пригласят к нам в два часа на обед. Из двух брикетов мы сварим на всех большую кастрюлю супа. Мы согласились. Но легко сказать “сварим”, а как разогреть плиту, что сжечь? И тогда было принято решение пожертвовать бабушкиным креслом из красного дерева, которое ей досталось от родителей. Правда, к нему пришлось добавить еще два венских стула. На большую кастрюлю надо было много воды. Хорошо, что рядом Нева, куда мы ходили черпать воду из проруби. Потом мы с сестрой обошли квартиры и пригласили всех, кто открыл дверь. Не помню, сколько пришло человек, но сидели за круглым столом, накрытым белой скатертью, и ели горячий гороховый суп, вкуснее которого не было ничего в жизни. Надо было видеть просветленные лица обедающих! Кстати, две наших соседки, которые присутствовали на этом обеде, здравствуют до сих пор. И когда мы случайно встречаемся (все живем теперь в разных районах), всегда вспоминаем тот обед. А я не перестаю думать, почему мама так поступила: не оставила все брикеты супа для своей голодающей семьи, а устроила праздник соседям? И почему мы все сочли ее решение единственно правильным?»[637].

Блокадник Борис Тимохов, задаваясь спустя много лет вопросом, как удалось выжить ему и его семье, писал: «Наука свидетельствует: прожить на блокадный паек было невозможно. Неужели нас спасли капустные кочерыжки? Наверное… Впрочем, не только они, но и организованность, выдержка, взаимная доброжелательность и неизменный оптимизм, господствующие в нашей семье»[638].

В январские дни 1942 г. еще сильнее выявилась роль радио в борьбе населения осажденного Ленинграда за выживание. После того, как 8 января 1942 г. радио замолчало почти во всех районах города из-за недостатка электроэнергии, выяснилось, что ленинградцы могут смириться с отсутствием хлеба, но не радио. По свидетельству Ольги Берггольц, «в радиокомитет начали приходить люди из заснеженных недр города, страшные люди, в тряпичных масках… Их было много, и все они пришли с одним тревожным вопросом: почему замолчало радио? Скоро ли оно заговорит опять? Нельзя ли, чтобы это было сейчас же, немедленно – иначе совсем уже невозможно жить…»[639]. Символично, что именно в эти январские дни в радиокомитете была задумана книга «Говорит Ленинград», и ее будущие авторы, голодные и слабые, ощущали необыкновенный прилив сил[640].

Роль морального фактора как важного фактора мобилизации жизненных сил ленинградцев в их борьбе за жизнь была очевидна для блокадных медиков, которые на основе своих наблюдений приходили к выводу о том, что ослабление воли к жизни при прочих равных условиях резко ухудшало состояние жителей осажденного города и чаще приводило к летальному исходу»[641].