В привилегированном положении находились руководящие работники промышленных предприятий (директора и их заместители, главные инженеры), видные деятели науки, литературы и искусства, которые дополнительно к рабочим карточкам получали еще и обеды, обеденные карточки и сухие пайки[652]
. Что касается «руководящих работников партийных, комсомольских, советских, профсоюзных организаций», то они наряду с указанными выше привилегиями имели возможность получить еще и ужин[653]. Н. А. Ломагин, основываясь на опубликованных им спецсообщениях с компроматом на партийных работников[654], полагает, что «получение в блокадном Ленинграде сотрудниками Смольного и руководителями среднего партийного звена немыслимых для простых граждан даже по меркам мирного времени продуктов не считалось зазорным. Более того, это, вероятно, было нормой»[655]. Хотя блокадная практика действительно подтверждает это мнение, вряд ли можно считать, что это было нормой: ведь известны многочисленные факты, когда партийное руководство жестко реагировало на поступавшие сигналы о неблаговидных поступках партийных и советских работников. Сделать это нормой, помимо совести, как мне представляется, мешало ограниченное даже для Смольного количество продовольствия, во всяком случае зимой 1941–1942 гг.На особом, литерном питании находилось командование Ленинградского фронта и КБФ, высокопоставленные командированные, а также семьи генералов, адмиралов и Героев Советского Союза[656]
.Не имея длительное время возможности обсуждать привилегированное положение партийно-советского руководства в годы блокады, журналисты, писатели и историки тоже сделали в период наступившей гласности немало сенсационных разоблачений относительно того, как руководители Смольного во главе с А. А. Ждановым «обжирались» в то время, как ленинградцы умирали от голода. Татьяна Толстая публично обвинила Жданова и Сталина в умышленной организации голода в Ленинграде и гибели сотен тысяч его жителей. Сегодня у этой версии есть как защитники, так и противники[657]
. К сожалению, те и другие опираются на пристрастные воспоминания, мнения, слухи, но не располагают серьезными доказательствами. Одни утверждают, что Жданов в самые голодные дни блокады объедался сдобными булочками, другие отрицают даже возможность такого факта, поскольку он страдал диабетом и никаких сдобных булочек есть не мог[658]. Вполне вероятно, что «сдобные булочки для Жданова» всего лишь миф, как и утверждение о том, что партийное руководство получало тот же хлеб (с большой долей целлюлозы), что и все население осажденного города. На состоявшейся в январе 1992 г. в Санкт-Петербурге международной конференции, посвященной дискуссионным проблемам обороны и блокады Ленинграда, директор Музея хлеба М. И. Глазамицкий сообщил малоизвестный факт, связанный с деятельностью Центральной лаборатории треста хлебопечения и пекарни № 34, открытой по приказу треста в январе 1942 г. на углу Мытнинской и 8-й Советской улиц. Приведя выдержку из отчета треста хлебопечения о работе в 1942 г. пекарни № 34 («выпуск штучных изделий из муки 2 и 1 сортов был совершенно незначителен. Разрешение на выпечку этих изделий было дано в целях повышения навыка работы к выработке сортов хлеба из муки более высоких помолов»[659]), – М. И. Глазамицкий в своем комментарии практически солидаризировался с авторами отчета относительно целей создания пекарни № 34. Если в январе 1942 г., когда каждый килограмм муки был на строгом учете, эта пекарня и в самом деле была открыта «в целях повышения навыка работы к выработке сортов хлеба из муки более высоких помолов», то руководителей треста хлебопечения следовало предать Военному трибуналу. Раз этого не произошло, значит, надо полагать, пекарня была открыта с другой, более важной практической целью, а именно снабжения «штучными изделиями из муки 2 и 1 сорта» столовой Смольного. Конечно же, руководители треста хлебопечения, несомненно, получившие санкцию Смольного на открытие этой пекарни, не могли в своем отчете открыть истинное назначение созданной в январе 1942 г. пекарни № 34.