Пик смертности в блокированном Ленинграде пришелся на конец января – начало февраля 1942 г., когда в отдельные дни, по данным УНКВД Ленинграда и области, умирало 4500–4700 человек[721]
. В районных моргах, больницах, госпиталях и на улицах опять скопилось большое количество незахороненных трупов. 2 февраля 1942 г. Исполком Ленгорсовета принял решение, которое обязывало председателей исполкомов райсоветов, управление предприятиями коммунального обслуживания, начальника МПВО города в пятидневный срок вывезти и захоронить на городских кладбищах умерших ленинградцев. Для вывозки трупов выделялись большие грузовые машины с прицепами, за которыми были закреплены 100 бойцов МПВО. Водителям машин и рабочим по перевозке трупов за каждую вторую и последующую поездки полагалось 100 г хлеба, 50 г водки или 100 г вина. Эти нормы поощрения работавших на захоронении были утверждены специальным постановлением Военного совета Ленинградского фронта[722]. Кроме экскаваторов, работавших на рытье траншей – непрерывно, круглые сутки, в феврале 1942 г. на кладбищах города захоронением трупов ежедневно были заняты около 4 тыс. человек: бойцы МПВО и 4-го полка НКВД, рабочие и служащие предприятий и учреждений, привлеченные в порядке трудовой повинности. В первые дни февраля 1942 г. только на Пискаревское кладбище для захоронения привозили 6–7 тыс. трупов в сутки, в результате количество незахороненных трупов, сложенных в штабеля длиной до 200 м и высотою до 2 м, в отдельные дни февраля достигало 20–25 тыс.[723] Аналогичное положение с захоронением трупов было и на других кладбищах – Богословском, Большеохтинском, Серафимовском и др. 3 февраля 1942 г. Исполком принял решение об использовании под братскую могилу имевшегося на территории Богословского кладбища песочного карьера, который был заполнен в течение нескольких дней 60 тыс. умерших ленинградцев[724]. Только к концу февраля удалось постепенно навести порядок на городских кладбищах, на которые из-за снижения смертности от голода стало поступать и меньше трупов для захоронения.В условиях широкого распространения среди населения алиментарной дистрофии понизилось сопротивление организма инфекционным заболеваниям. К этому добавилось резкое ухудшение общего санитарного состояния города, его жилищных, коммунальных и промышленных объектов. Употребление в пищу воды из загрязненных источников при пониженной сопротивляемости организма инфекциям представляло большую опасность для эпидемиологического состояния блокированного Ленинграда. Не работали почти все бани, прачечные, парикмахерские, в городе действовал лишь один военный плавучий санпропускник – баржа на Малой Неве[725]
. Тем самым ленинградцы в течение длительного времени были лишены возможности соблюдать элементарную гигиену в быту и на производстве. Все это вместе взятое представляло серьезную угрозу возникновения и распространения эпидемических заболеваний. В условиях города-фронта вспышка эпидемии могла перекинуться и в окопы и нанести урон его защитникам.В целях предотвращения этой угрозы руководство обороной осажденного Ленинграда наметило осуществить в феврале 1942 г. целый ряд необходимых мер. 10 февраля 1942 г. Военный Совет принял постановление «О мероприятиях по борьбе с эпидемическими заболеваниями», которым определялись неотложные меры по радикальному улучшению медико-санитарной обстановки в городе. К 15 февраля намечалось организовать бесперебойную работу всех санпропускников города, двух бань на каждый район и прачечных, обслуживавших военные госпитали, восстановить работу лабораторий, выпускающих препараты для борьбы с сыпным тифом. Активную деятельность развернула образованная 11 февраля городская противоэпидемическая комиссия во главе с П. С. Попковым. Массовыми противодизентерийными прививками удалось охватить в феврале 1942 г. почти 500 тыс. ленинградцев[726]
. Активную деятельность развернула противоэпидемическая и дезинфекционная служба города под руководством профессоров И.М.Аншелеса и П. А. Пацановского. Научно-практическую работу по борьбе с инфекционными заболеваниями возглавили Институт эпидемиологии и микробиологии им. Пастера и Институт вакцин и сывороток. Сравнительно широкое распространение зимой 1941–1942 гг. вспышки сыпного и брюшного тифа потребовало от медиков выяснения источника этих инфекций. В результате анализа очагов сыпного тифа было выяснено, что его основными разносчиками были дети, главным образом из приемников-распределителей, куда они попадали в страшно запущенном состоянии. Для профилактики сыпного тифа в Институте эпидемиологии и микробиологии была создана специальная вакцина. Принятые меры помогли ликвидировать вспышки эпидемий тифа и предотвратить страшную угрозу широкого распространения эпидемий в блокированном городе[727].