Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

Бои под Харьковом. Сегодня, на медкомиссии, получила 20 дней усиленного питания. Сегодня выдача спичек, соли, мыла хозяйственного и туалетного, а на рабочие – по пачке махорки. На завтра объявлено мясо. Во время тревоги стояла на посту, подошел Тверской, сначала говорил о продуктах, потом разошелся – стал рассказывать о том, что только войной можно проверить правильность планировки городов, что было уже известно во времена Карла V.

21 мая

Колорит города меняется ежедневно. Сегодня тонкое кружево первой зелени, плакаты об огородах: «Каждый ленинградец должен вырастить свой огород», лопаты, лейки, очереди за семенами. Строгая последовательность заранее объявляемых выдач продуктов, много «лечебных» столовых, много различных видов «котлового довольствия». Обстрелы, но на местах поражения немедленно появляются аварийно-восстановительные бригады – героическая армия МПВО. На подоконниках, на стульях сидят старушки, торгуют различным скарбом. В комиссионном шкап красного дерева – 500 руб., доставка – 250 руб. или полкило хлеба. В зубопротезной мастерской принимают заказы «с керосином заказчика». В парикмахерских тот же керосин заказчика – цена его 200 руб. литр. Люди расслоились – среди сумрачных теней все больше мытых, нарядных живых людей.

22 мая

Женщины на улицах Ленинграда у колодцев [полощут] белье. На женщинах слишком широкие платья. Мужчины в большинстве в военных или полувоенных формах, девушки в костюмах МПВО. В Екатерининском сквере девушка в шинели вышивает, щурясь на солнышке. К вечеру улицы пустеют.

3 раза в день ходим на усиленное питание – еда приличная, но разговоров о ней слишком много. Люди бегают проверять граммы.

3 июня

Ездим на огороды – через день в рабочее время и в воскресенье. В Ленинграде засеяны скверы, пустыри, бульвары, за городом – все клочки земли. На окнах зеленеют салат, редиска, некоторые мечтатели сажают в ящики помидоры. На заводах котловое довольствие приняло массовый характер. Появились столовые рационного питания: карточка рассчитана на 3-кратное питание, которое состоит из нормированных и добавочных продуктов. Добавляется соя (в виде шротов, соевого молока и кефира), фруктовые соки, немного овощей. Керосина и дров нет. После работы очень редко можно домой. Единственное, что держит на ногах – это сила коллектива. Вновь оборонные работы: из 200 сотрудников требуется 80 чел. Дистрофия сейчас вызывает не сожаление, а слегка презрительное чувство. Может быть, это жестокость к слабым? Они сейчас – балласт. Узнаем их по силуэту, по голосу, по немытости, которая воспринимается брезгливо.

Человек в блокаде. Новые свидетельства / отв. ред. В. М. Ковальчук. СПб., 2008. С. 171–172.

Из дневника директора Архива Академии наук СССР Г. А. Князева

331[-й] день войны.

1942. 18 моя. Понедельник.

После 6 часов вечера вражеская артиллерия сосредоточила свой огонь на районе Октябрьского вокзала. На Невском и вокзальной площади есть убитые и много раненых. Ночью был налет стервятников. Проснулся от страшного гула зенитных орудий и вздрагиваний дома. Не знал, что делать – вставать или оставаться в постели? Поднял с подушки голову и просидел в таком положении 30–40 минут, покуда не стихли выстрелы… Но ночи, как не бывало!

Дивный день сегодня. Вдоль набережной разрыхляют грядку для цветов, ту самую, о которой я с такой безнадежной грустью писал осенью. Я не думал, что доживу до того времени, когда на этой грядке снова зацветут цветы. Как взволновала меня длинная полоска черной, подготовленной для посадки цветов земли.

В Румянцевском сквере василеостровцы устроили огород. Разбили сад на участочки. К сожалению, много места занимают траншеи.

На солнце жарко. Сидеть бы и греться, наслаждаться жизнью! Мне сейчас очень хочется жить, мыслить, творить…

Сегодня, после 6-месячного перерыва, снова работал в своей комнате, за своим письменным столом, и не верилось этому, сном казалось это. Светло, тепло, уютно… И, может быть, через час или даже минуту все это может превратиться в кучу разбитого и обгоревшего мусора!…

Радовский передал мне предложение Вавилова эвакуироваться. Я отказался: коли я поеду, то уж к зиме, но отнюдь не сейчас. Лето я должен пробыть здесь, в Ленинграде. Меня окружают горы бумаг, книг, коллекции, как на службе, так и дома. Я все еще не привел их в порядок. Тороплюсь, тороплюсь… Но теперь служба отнимает от меня все мое время и берет все мои силы, прихожу домой совсем обессиленным… И дома работаю мало – и с трудом.

Написал длинное, на 6[-ти] странницах большого формата, письмо акад. С. И. Вавилову. Сообщил ему о всех наших работах, достижениях и затруднениях.

Вечером пошел дождь, но теплый… И стало еще сильней желание жить и мыслить…

Князев Г. А. Дни великих испытаний. Дневники 1941–1945. СПб., 2009. С. 690.