Лента Мебиуса

Воспоминание в одно мгновение промелькнуло перед внутренним взором короля. Воспоминание, вобравшее в себя несколько бессмертных тем. Канаву, наполненную дерьмом и звездным ветром. Нескончаемую Вселенную, открывшую свои глубины пьянице, прозревшему на краткий миг. Рождение, жизнь и смерть среднестатистического индивидуума. И заключительные – главные!

– мысленные аккорды об абсурдности бытия и возможном – в чрезвычайно отдаленной перспективе – спасении объединенной Души человечества и слиянии ее с Душами иных миров.

Всё это отметилось на красивом лице короля лишь тем, что слегка затуманились пронзительно синие глаза бывшего обитателя дома на Рю де ля Буше.

И еще губы… Они стали другими… Тонкие губы, со скорбно опущенными уголками, они сделали лицо короля Самсона более мягким и равнодушным…

Король, вернувшись из прошлого, оглядывает своих подданных… Какие, однако, невыразительные глаза у этих государственных мужей! Видно, власть и высокие должности накладывают на людей такую вот обезличивающую печать, когда лица не выдерживают, разглаживаются и становятся похожими на чистые тетрадные листы…

Лица серые, у большинства нижняя губа брезгливо оттопырена. Кажется, каждый из них на обед получил ежедневную тарелку с персональной порцией блевотины. И съел ее. Лбы полны властных продольных морщин. Вместо глаз пробитые гвоздями отверстия, из которых нет-нет высовывается пещерный испуг, смешанный черт знает с чем, с завистью, подлостью и готовностью предать кого угодно, даже самого себя…

Почти все они как родные братья, обделенные индивидуальностью, думает Самсон…

Король смотрит на Генриха Берковского, который говорит и никак не может остановиться… Почти все министры и прочие официальные лица клюют носами.

А дело, ради которого собрались, ни с места…

В Самсоне зреет королевский гнев…

Видимо, все же Берковский не совсем дурак, поскольку, только взглянув на преображенного короля, тотчас замолкает.

Король обводит всех строгим державным взглядом и говорит:

– В течение всего нашего сегодняшнего балагана меня не покидала тревога за судьбу государства… Если мы и в дальнейшем будем жить и трудиться по схеме «Ешьте меня мухи, мухи с комарами», то окончательно развалим страну, и наши прекрасные песчаные пляжи поглотит море… А теперь слушайте меня внимательно. Мы, король Асперонии Самсон Второй, повелеваем издать закон об отмене ограничений на монаршую власть, а также о возврате к старой форме правления, то есть к тирании… Подробности в газетах… Это – шутка, господа. Но это моя последняя шутка. Более я шутить не намерен. Вы все не оправдали моих и моего народа чаяний… Итак, Парламент распускается… Упраздняются все институты власти кроме власти короля, таким образом, власть короля становится безграничной… Отныне в Асперонии устанавливаются абсолютизм и автократия…

Последние слова он произносит стоя.

Стоят, боясь шелохнуться, вытянувшись в струнку, и все сорок сановников и придворных…

Ни у одного из них и мысли не возникло проявить удивление, неудовольствие или каким-либо иным образом выразить свое отношение к страшным словам короля.

Многоопытные, они нижним нюхом чуют: наступают новые времена…

Глава 9

При обыске у Лоренцо была обнаружена миниатюрная коробочка с красной кнопкой и часовым циферблатом. Эта коробочка и стала главным доказательством его вины.

Ввиду важности дела, допрос вел лично заместитель министра внутренних дел полковник Шинкль.

Лоренцо сразу же во всем сознался.

«Этого даже пытать не надо…» – с сожалением подумал заместитель министра, который был одновременно и начальником тайной полиции.

Шинкль, не скрывая презрения, рассматривал тщедушного Лоренцо, мальчишеское лицо которого уже украшали синяки. Это профилактически поработали сотрудники полковника.

«Подожди же, заморыш… Сейчас я вобью в твою дурью башку все, что мне надо!»

Из-за жары Шинкль был только в шортах и майке. Он терпеть не мог кондиционеров, которые, на его взгляд, только портили естественный воздух, и поэтому в помещении остро пахло потом.

Шинкль каждое утро по часу занимался в тренажерном зале полицейской академии силовой гимнастикой и никогда после этого не принимал душа, справедливо считая, что слишком часто мыться вредно и что водные процедуры отрицательно влияют на гладкость, упругость и чистоту кожи.

Шинкль с удовольствием поигрывал мускулами и видел, какое это впечатление производит на мальчишку.

Немало времени ушло на то, чтобы втолковать перепуганному насмерть Лоренцо, что его участие в заговоре ограничилось лишь установкой взрывного устройства и приведением его в действие.

– Лоренцо, мальчик мой, ты ни в чем не виноват! Ты лишь нажал кнопочку! – убежденно вскрикивал полковник. – Ты же не преступник! У тебя чистые глаза! Они не могут лгать! Ты всего лишь слепое орудие в руках истинных преступников…

Лоренцо созерцал мир одним глазом. Второй глаз был подбит и полностью заплыл, и если Лоренцо им что-то и видел, то только какие-то постоянно расширяющиеся и тут же сужающиеся разноцветные круги.