Леонид Филатов. Забытая мелодия о жизни

«…В то время — а как же? — любой нормальный человек моего возраста хоть раз, хоть как-то рикошетом, но, конечно, столкнулся с КГБ. Я был на Лубянке. Меня… вызывали по поводу какого-то человека, которого я знал. Который вздумал удрать куда-то на корабле на каком-то. И долго допрашивали меня… вот хочу ли я за рубеж, здесь, мол, плохо жить? Не говорил ли чего похожего… Им чего-то надо было, а чего им надо — я понять не мог. Какое… петушиное слово они хотели от меня услышать?»

«…Не по причине какого-то патриотического чувства, а я слишком завязан с… культурой и с этим языком. Я понимал, я имел несчастье однажды по-английски рассказывать русские анекдоты в Марселе, в доме тамошнего режиссера Марешаля. И была большая компания, и я долго и мучительно рассказывал какой-то анекдот; и тогда понял в конце, что нюансы я не могу передать по-английски — знание английского не позволяет, и потом, нельзя какие-то вещи ни на одном языке, кроме русского, передать. Я понял, что, если такое случится… второй раз, я просто сойду с ума, взорвусь. Бывать за границей я любил, но очень коротко, потому что тоска, отсутствие аудитории, отсутствие людей, с которыми мне было бы интересно разговаривать на разные темы. Две недели — это уже невыносимо. Даже в очень неплохой стране».

«…Были люди, которые в моей жизни, конечно, оказали — я так думаю — влияние большее или меньшее, — уж я не знаю, на меня. Ну, конечно, Владимир Высоцкий в первую очередь. Он один, пожалуй, он один. Ну, Давид Боровский… А Володя прямым учителем не был, он никогда ничего не преподавал, не внедрял. Как бы такое наблюдение со стороны. По тем временам он мне казался сильно старше меня… Сказать, что мы были друзьями, — нет. Это было бы неправда. Друзьями мы не были. Была разница в возрасте. Как бы в театре это очень заметно. Семь-десять лет в театре — это очень большой срок. Особенно первое время, когда приходишь новичком. То есть тебя так — полувидят… Я вообще занимался другим делом. Я пришел в театр, меня тут же позвали в кино, через короткое время, и моя работа, и мое честолюбие лежали уже в русле кино. А в театре меня мало что занимало. Сказать правду, позже, когда появилась какая-то работа, ну когда появилась любовь, которая тоже связана с Таганкой, — конечно, появились какие-то нитки, которые меня связывали уже с этим домом. Я понял, что это дом для моей жизни неслучайный. Но это позднее гораздо было… Я почему не назвал Любимова? Ну, он как бы учитель абсолютный вообще, что же тут говорить. Любимов — это был такой заспанный лев. В ту пору он был еще сам молодой человек — я ничего не понимал, потому что он мне казался уже пожилой, ему было чуть за сорок. Такой совершенно царственный, еще не весь седой, но седеющий… Он фактурно подавлял меня первое время… Он большой во всех отношениях — а я субтильный, узкоплечий. Он красивый — я как бы наоборот. Было много чего-то такого, на что я всегда смотрел с большим любопытством и с большим уважением…»

«…В Театральном училище имени Щукина, в моей альма-матер, конечно, у меня были люди, которые как бы меня определили во многом, на многие годы вперед. Это мои учителя в первую очередь. Конечно, Владимир Абрамович Этуш, мой просто драгоценный учитель. Я и поступил благодаря ему, и вообще стал артистом, я думаю… Это Альберт Григорьевич Буров, которого все звали за спиной “Алик” — и студенты, и учителя, все… Он был молодой, обаятельный человек, который тоже принял участие в моей судьбе очень сильное. Достаточно сказать, что он просто организовал показ в Театре на Таганке, первый показ, но в который Любимов взял только меня. А спустя год в театр уже пришли мои однокурсники: Боря Галкин, Ванька Дыховичный… Стас Холмогоров, Володя Матюхин — но эти позднее уже. Буров очень суетился за кулисами — я знаю, по поводу меня. Разговоры с Любимовым, всякие аттестации меня. Тогда казалось, в училище — то, что я сочиняю стишки, — это как бы, ну, невероятный дар. Хотя ну кто не писал! Все писали. Не писали только ленивые… Ну а меня как-то особо преподносили в этом плане… Учителя в первую очередь, хотя и курс был непростой. На курсе были и Нина Русланова, и Ваня Дыховичный, Володя Качан, Боря Галкин, Саша Кайдановский».

«…На каком-то этапе, когда я стал киноманом, мне дико нравился Делон. Мне казалось — вот если бы я был как Делон, у меня было бы все, полный порядок. Делон как бы заслуживает, кроме того, внимания, но вот сказать, что это как бы ориентир или кумир, — конечно, нет. Ничего похожего не было».

«…Думаю, человек с годами все-таки начинает думать иначе… смотреть на жизнь иначе. Я, например, с годами больше успокаиваюсь. Я становлюсь великодушнее, хотя как бы былая злость нет-нет да и дает себя знать. Но это как бы уже такие рецидивы. А в основном, конечно, спокойнее гораздо. Переживаю многие вещи спокойно. Не равнодушнее, но так… Вот там, где в юности было бы потрясение, — сейчас его не будет точно. Конечно, и болезнь сыграла свою роль в моем сознании».