Леопард. Новеллы

Те вечера не всегда были чисто семейными; да почти и никогда они таковыми не были. Матушка всю жизнь старалась сохранять традиции своих родителей, которые поддерживали сердечные отношения с местной знатью, и теперь многие ее представители в свою очередь ужинали у нас, а два раза в неделю собирались играть в скопоне[204] как раз в бальной зале. Матушка знала их с детства и любила, и мне они, все как один, казались добрыми людьми, что, возможно, было и не так; был среди них дон Пеппино Ломонако, палермец, принужденный от материальных тягот удалиться в Санта-Маргариту, где у него был крошечный домик с крошечным кусочком земли; страстный охотник и закадычный друг деда, он пользовался в нашем доме особым расположением, во всяком случае, он был, по-моему, единственным, кто завтракал каждый день у нас и обращался к матушке на «ты», тогда как она почтительно величала его на «вы»; это был пряменький, сухонький старичок с голубыми глазками и длинными висячими усами, очень респектабельный и даже не чуждый элегантности в своем поношенном, но отлично скроенном сюртуке; сейчас у меня закралось подозрение, что был он бастардом дома Куто[205], иначе говоря, матушкиным дядей; он играл на фортепьяно и рассказывал охотничьи небылицы, якобы случавшиеся с ним и дедом в чащах и рощах, восхищался необычайными достоинствами своих собак (Дианы и Фуретты) и захватывающими дух, впрочем, довольно безобидными встречами с бандами разбойников Леоне и Капраро[206]; бывал у нас также Нене Джакконе, крупный землевладелец тамошних мест, с задорной эспаньолкой и таким же неистребимо задорным нравом; в деревне его числили большим «жуиром», коль скоро каждый год он проводил два месяца в Палермо, где селился в гостинице «Милано» на Виа Эмерико Амари, прямо рядом с «Политеама», что считалось «fast»[207].

Захаживал и кавалер Марио Росси, чернобородый коротышка, бывший почтовый чиновник, неумолчно говоривший о Фраскати («Сами понимаете, герцогиня, ведь Фраскати – это почти что Рим»), где служил несколько месяцев; был и Чиччо Неве, краснолицый, с бакенбардами а-ля Франц Иосиф; у него еще была сумасшедшая сестра (если хорошо знать сицилийскую деревню, там всегда найдется немало сумасшедших); школьный учитель Катания, бородатый, как Моисей; Монтальбано, тоже крупный землевладелец, подлинный «сельский барон», грубый и упрямый, отец, если не ошибаюсь, нынешнего депутата от коммунистов[208]; Джорджо Ди Джузеппе, главный интеллигент всей компании: проходя вечером под его окнами, можно было услышать на фортепьяно ноктюрны Шопена в его исполнении; Джамбальво, непомерно толстый и жизнерадостный; доктор Монтелеоне с черной эспаньолкой, учившийся в Париже и то и дело заводивший разговоры про «rue Monge»[209], где он пережил немало удивительных приключений; дон Коликкьо Терраза, престарелый и почти совсем опростившийся, со своим сыном Тото, известным обжорой; и многие другие, которые бывали у нас пореже.

Вы заметили, что я упоминаю только мужчин; жены, дочери, сестры оставались дома, как потому, что деревенские женщины (в 1905–1914 годах) не ходили в гости, так и потому, что их мужья, отцы и братья не считали их презентабельными; им мои мать и отец сами наносили визиты один раз в сезон, а к Марио Росси, чья жена Билелла славилась своими гастрономическими способностями, иногда заглядывали даже на завтрак; а бывало, что после сложной системы предупреждений и сигналов она посылала нам с парнишкой-прислужником, который галопом пересекал площадь под слепящим солнцем, огромную супницу, полную дзити[210] по-сицилийски с мясным фаршем, баклажанами и базиликом, которые, сколько мне помнится, были пищей первозданных сельских богов. Парнишке было велено поставить их на обеденный стол, когда мы все за него усядемся, и, прежде чем уйти, он изрекал: «Синьора указует: с качкавалом»[211]. Очень мудрое предписание, которому мы никогда не следовали.

Из этого отсутствия женщин было одно исключение – дочь Нене Джакконе Маргарита, которая воспитывалась в «Сакро Куоре» и была красоткой с огненно-рыжими волосами, как у отца; вот она иногда у нас бывала.

Теплые отношения с населением противостояли натянутым отношениям с властью: мэр, дон Пьетро Джакконе[212], у нас не показывался, равно как и приходский священник, хотя дом Куто имел право патроната; отсутствие мэра объяснялось постоянными распрями насчет «муниципального пользования»; мэр был, вообще-то, весьма галантен и одно время держал при себе шлюшку, выдававшую себя за испанку по имени Пепита, которую выудил и выкупил (!) в каком-то кафешантане, и она стала разъезжать по деревне на сером пони, впряженном в двуколку. Мой отец как-то раз стоял у ворот и увидал, как парочка проезжала мимо в своем изящном экипаже; отец, мгновенно замечавший такие вещи, увидел, что колесо вот-вот соскочит с оси, и, несмотря на то что не был официально представлен кавалеру мэру и что отношения оставались натянутыми, побежал за двуколкой с криком: «Кавалер, осторожней, правое колесо разболталось!»