По дороге домой дедушка с мамой не проронили ни слова. А мы с Мирто болтали без умолку. Мирто прыгала от радости, что ее сделают звеньевой, и неважно, что она и понятия не имела, кто такие эти звеньевые и чем они занимаются.
– Ты слышал, я буду звеньевой? – спросила она у дедушки.
– Дома поговорим, – отрезал он и молча пошел дальше.
Однако дома мы ни о чем таком не поговорили, то есть нет, поговорили, и о многом, только мы ничего не поняли из этих разговоров. Потому что с тех пор, как объявили диктатуру, папа говорит одно, дедушка – другое, тетя Деспина – третье. Только мама ничего не говорит, но мы-то понимаем, что в глубине души она согласна с дедушкой. Однако мне показалось ужасно смешным то, что взрослые стали так серьезно обсуждать, станет ли Мирто звеньевой. Мы даже не поняли, что это за Национальная организация греческой молодежи такая, о которой дедушка сказал, что стыдно заставлять детей туда вступать.
Вечером, когда мы ушли спать, Мирто сияла от счастья и все время меня дразнила, что мне уже почти восемь лет, а я так и не решила, кем стану, когда вырасту.
– А ты кем станешь? Ты вот тоже не знаешь! – обиделась я.
– Как это не знаю? Я решила стать звеньевой!
– Это не профессия!
– Очень даже профессия и в три раза больше!
Я хотела было сказать ей, что стану писателем, но она бы снова ответила, что писателями рождаются, а не становятся.
– Можно подумать, ты родилась звеньевой, – яростно бросила я.
Мирто уселась на спинку кровати и с достоинством заявила:
– Звеньевой – не писатель, звеньевым может стать любой.
Тут-то, верхом на спинке кровати, ее и застала Стаматина, поднявшаяся к нам в комнату закрыть ставни.
– Сейчас хлынет. Господи, спаси того, кто сейчас в дороге, – пробормотала она себе под нос.
И вдруг я вспомнила про Никоса. Где он сейчас? И от леопарда нет вестей.
– Может, это Никос сейчас в дороге? – спросила я.
– И как тебе только в голову такое пришло, детка? – вздрогнула Стаматина.
– А почему ты сказала: «Господи, спаси того, кто сейчас в дороге»?
– Он не в дороге, – ответила она серьезно. – Но он плывет посреди бури…
После чего снова закрыла рот на замок – и спрашивай, сколько хочешь, что происходит с Никосом!
– ОЧПЕЧА – из-за Никоса, ОЧСЧА, что пойдем в школу, – сказала Мирто, когда мы остались одни.
– ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, – ответила я, потому что школа меня больше не радовала.
Может быть, все дело было в совах и королях.
Первого октября улицы заполнили дети в синей и черной форме. У нас была синяя, с белыми воротничками. Мою учительницу звали госпожа Ирини, а моего соседа по парте – Алексис. Я бы очень хотела поговорить с ним до того, как учительница войдет в класс, но он сидел так, что я чуть не носом утыкалась в его спину. Мне бросилось в глаза, что форма у него старая и поношенная, а ботинки сбиты на носках. Я подумала, что мы вряд ли станем друзьями и что было бы здорово, если бы вместо Алексиса в одну школу со мной ходил Нолис!
Урок уже начался, когда дверь открылась, и в класс вошел господин Каранасис.
– Госпожа Ирини, – обратился он к учительнице, – у вас будет еще одна ученица. Отпрыск одной из лучших семей нашего общества.
Пипица! А господин Каранасис продолжал растекаться тысячью и одной похвалой в ее адрес. Если б он только знал, что Пипица – предательница и лгунья!
Тем временем Пипица изливала мне свои восторги. Она, видите ли, ходила в другую школу, но, узнав, что мы пошли в эту, всё вверх дном перевернула, чтобы и ее сюда отдали. Так, значит, мне еще и всю зиму терпеть Большие неприятности у себя под боком!
На последней перемене ко мне подошел Алексис. Он высокий, просто огромный, худой и очень бледный.
– Как тебя зовут?
– Мелисса.
– А я услышал, что эта толстуха, – кивок в сторону Пипицы, – зовет тебя по-другому.
– Она сказала «Мелия». Это уменьшительное.
– А мне тебя как звать?
– Как хочешь.
– Тогда Мелисса. «Мелия» вообще ничего не значит.
– Так и Никос говорит.
– Это еще кто?
– Да… так, один мальчик из нашего района, – пробормотала я, запинаясь и краснея от вранья.
Потом Алексис задал мне вопрос, которого я совсем не ожидала. Он спросил, платим ли мы за обучение по обычной цене или «со скидкой». Я уж было разозлилась – ему-то какая разница, как мы платим? Но он не дал мне ответить, прошипев в самое ухо:
– А я – «со скидкой», поэтому, если я не исправлю свои оценки по арифметике, меня оставят на второй год.
– Да ты что! А если бы ты учился не «со скидкой», то как бы перешел в другой класс? – удивилась я.
И Алексис рассказал мне об удивительных порядках, царящих в школе господина Каранасиса. Он с первого класса ходит в эту школу, так что успел их изучить. Те дети, которые платят за обучение, как положено, никогда не остаются на второй год, даже если они непроходимые тупицы. А вот тот, кто платит «со скидкой», чуть только у него учеба не заладится, сильно рис-ку-ет. Это Алексис сказал так – «рис-ку-ет», выделяя каждый слог, мне даже стало страшно.
– Мы тоже «со скидкой», – призналась я.
– Кто это вы?