Лепестки фиалки (ЛП)

– Это ты только думаешь, что знаешь, о чем говоришь.

Она улыбнулась. Они уже не в первый раз вели этот разговор.

– Ну ладно, – согласился он. – Ты можешь любить меня больше, но я буду любить тебя лучше. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Не хочешь меня спросить, что это означает?

Вайолет подумала обо всех тех способах, которыми он уже ее любил. Они все-таки не предвосхитили брачные клятвы, но их отношения не были целомудренными в полном смысле этого слова.

Она решила, что лучше не спрашивать.

– Просто скажи мне, куда мы едем? – спросила она вместо этого.

Он рассмеялся и обнял ее рукой за талию.

– На медовый месяц, – прошептал он, и его слова отозвались сладостным теплом на ее коже.

– Но куда?

– В свое время все узнаете, моя дорогая миссис Бриджертон. Все в свое время.

Вайолет хотела было переместиться обратно на свою половину кареты. Это считалось, напомнила она себе, достойным поведением, но муж не позволил и твердой рукой пресек ее попытку.

– Куда это ты собралась? – прорычал он.

– В том-то и дело, что не знаю!

В ответ Эдмунд лишь громко, искренне и невероятно тепло рассмеялся. Он сам был так счастлив и делал счастливой ее. Ее мать заявила, что он слишком молод и Вайолет стоит поискать более зрелого джентльмена, предпочтительно такого, который уже вступил во владение титулом. Но с того самого замечательного момента на балу, когда их руки соединились и она впервые по-настоящему взглянула в его глаза, Вайолет не могла представить свою жизнь ни с кем, кроме Эдмунда Бриджертона.

Он был ее второй половинкой, чашей, в которой ей суждено было удобно устроиться. В ее мечтах они должны были провести вместе молодость, а потом вместе состариться. Держаться за руки, уехать в деревню и нарожать много-много детишек.

И ее дети не были бы одинокими. Она хотела много детей. Целую кучу. Хотела шума, смеха и всего того, что Эдмунд заставлял ее чувствовать: упоение свежим воздухом, вкус клубничных тарталеток и…

Ну и периодически наведываться в Лондон. Она была не настолько провинциальна, чтобы не желать носить платья, сотворенные мадам Ламонтань. И конечно, она не могла провести целый год без похода в оперу. Но помимо этого – нескольких званых вечеров, поскольку она любила общество – она хотела быть матерью.

Вайолет страстно мечтала об этом.

Однако она не осознавала, насколько отчаянно этого желает, пока не встретила Эдмунда. Словно что-то внутри нее сдерживалось, не давая ей хотеть детей, пока она не найдет того единственного мужчину, которого сможет представить в роли их отца.

– Мы почти приехали, – сказал он, выглянув в окно.

– И это…?

Карета уже замедлила ход, и, когда она остановилась, Эдмунд с понимающей ухмылкой посмотрел на молодую жену:

– Это… здесь, – закончил он за нее.

Когда дверца распахнулась, он спустился вниз и протянул ей руку. Вайолет спускалась осторожно, поскольку не хотела в буквальном смысле упасть лицом в грязь в свою первую брачную ночь. Оказавшись на земле, она огляделась.

– «Заяц и гончие»? – непонимающе переспросила она.

– Они самые, – горделиво произнес он, словно по всей Англии не была разбросана сотня гостиниц, которые выглядели точно так же.

Она несколько раз моргнула.

– Гостиница?

– Именно. – Он наклонился к ней и заговорщически шепнул ей в ухо: – Ты, наверное, недоумеваешь, почему я выбрал это место.

– Ну… да. – Не то чтобы с гостиницей было что-то не так. Она определенно выглядела опрятной снаружи, и если Эдмунд привез ее сюда, то наверняка она должна быть чистой и уютной.

– В этом-то и дело, – сказал он, поднося ее руку к губам. – Если мы поедем домой, мне придется представлять тебя всем слугам. Их, конечно, всего шестеро, но все равно… Их чувства будут сильно задеты, если мы не окажем им должного внимания.

– Конечно, – согласилась Вайолет, все еще немного робея перед тем фактом, что скоро станет хозяйкой собственного дома. Не далее как месяц назад отец Эдмунда подарил ему уютное маленькое поместье. И хоть оно и было небольшим, но принадлежало только им.

– Не говоря уже о том, – добавил Эдмунд, – что когда мы утром не спустимся к завтраку и на следующий день тоже… – Он умолк, словно, прежде чем закончить фразу, задумался над чем-то важным.

– Мы не будем спускаться к завтраку?

Он посмотрел ей в глаза:

– О, нет.

Вайолет покраснела до самых кончиков пальцев в туфельках.

– В течение недели, как минимум.

Она сглотнула, стараясь не обращать внимания на зарождающиеся в ней пьянящие ростки предвкушения.

– Так что сама видишь, – продолжил он с ленивой улыбкой, – если мы проведем неделю или, например, даже две…

– Две недели? – выдавила она.

Он мило пожал плечами.

– Такое вполне возможно.

– О боже!

– Тебе будет так ужасно неудобно перед слугами.

– Но не тебе, – уточнила она.

– Мужчин такого рода вещи не смущают, – скромно заметил он.

– Но здесь, в гостинице… – начала она.

– Мы можем оставаться в своей комнате хоть месяц, а потом больше никогда сюда не приезжать!

– Месяц? – эхом повторила она, уже не уверенная в том, краснеет она или бледнеет.

– Я смогу, если ты сможешь, – поддразнил он.

– Эдмунд!