Лепестки фиалки (ЛП)

– Ну ладно, думаю, ради одного или двух случаев нам все-таки придется показаться до Пасхи.

– Эдмунд…

– Для тебя мистер Бриджертон.

– Так официально?

– Только потому, что мне придется звать тебя миссис Бриджертон.

Удивительно, как он мог заставить ее чувствовать себя невероятно счастливой одним лишь предложением.

– Ну что, пойдем внутрь? – спросил он, поднимая ее руку. – Ты голодна?

– Э-э, нет, – ответила она, немного покривив душой.

– Слава богу!

– Эдмунд! – со смехом воскликнула она, потому что теперь он шел так быстро, что ей приходилось подпрыгивать, чтобы угнаться за ним.

– Твой муж, – сказал он, резко остановившись, только для того (она была в этом уверена), чтобы она в него врезалась, – очень нетерпеливый человек.

– Неужели? – пробормотала она, начиная ощущать свою женскую силу.

Эдмунд не ответил, поскольку они уже достигли стойки регистрации, и он подтверждал сделанный заказ.

– Ты не против, если я не понесу тебя по лестнице? – в итоге спросил он. – Ты, конечно, легкая, как перышко, да и я достаточно мужественен для этого…

– Эдмунд!

– Просто я очень спешу.

И его глаза… Его глаза были наполнены тысячей обещаний, и она хотела услышать каждое их них.

– И я тоже, – тихо сказала она, положив свою руку на его. – Очень спешу.

– Проклятие! – хрипло воскликнул он, подхватывая ее на руки. – Не могу устоять.

– Порога было бы достаточно, – сказала она со смехом, пока он нес ее наверх.

– Не для меня. – Он пинком открыл дверь в комнату Вайолет и бросил жену на кровать, чтобы иметь возможность захлопнуть и запереть дверь.

Он набросился на нее, двигаясь с кошачьей грацией, которой она раньше в нем не замечала.

– Я люблю тебя, – сказал он, касаясь ее губ своими, а руками залезая под юбку.

– Я больше тебя люблю, – с трудом выдохнула она, потому что те вещи, которые он с ней проделывал, наверняка должны бы запретить как незаконные.

– Но я… – прошептал он, осыпая поцелуями сверху вниз ее ногу, а затем – о, господи! – возвращаясь обратно вверх. – Я буду любить тебя лучше.

Ее одежда, казалось, сама улетучилась, но Вайолет не испытывала смущения. Было удивительно, что она может вот так лежать под мужчиной, наблюдать, как он смотрит на нее и видит ее всю – и не испытывать при этом ни стыда, ни неловкости.

– Боже, Вайолет, – простонал он, неуклюже устраиваясь между ее бедер, – должен сказать, что у меня не так уж много в этом опыта.

– У меня тоже, – выдохнула она.

– Я никогда…

Это привлекло ее внимание.

– Никогда?

Он помотал головой:

– Думаю, я ждал тебя.

У нее перехватило дыхание, и потом с медленной нежной улыбкой она сказала:

– Для того, кто это никогда не делал, ты в этом довольно хорош.

На мгновение ей показалось, что она видит слезы в его глазах, но как бы то ни было затем они исчезли, сменившись озорным блеском.

– С годами я планирую совершенствоваться, – сказал он.

– Я тоже, – ответила она так же лукаво.

Он рассмеялся, затем рассмеялась и она, и наконец они соединились.

И хотя они действительно с годами усовершенствовались, тот первый раз на лучшей пуховой перине в гостинице «Заяц и гончие»…

Был невероятно хорош.

Обри-Холл, графство Кент

Двадцать лет спустя

Едва услышав крик Элоизы, Вайолет поняла, что случилось нечто ужасное.

Не то чтобы ее дети никогда не орали. Они все время вопили, в основном друг на друга. Но это был не вопль, а крик. И причиной его был не гнев, досада или преувеличенное чувство несправедливости.

Это был крик ужаса.

Вайолет пробежала по дому со скоростью, которую можно было бы посчитать невозможной, учитывая, что она была на восьмом месяце своей восьмой беременности. Она сбежала по лестнице, пересекла холл, выбежала из дома и спустилась по ступенькам…

И все это время Элоиза продолжала кричать.

– Что случилось? – выдохнула Вайолет, наконец увидев семилетнюю дочку. Та стояла на краю западной лужайки у входа в зеленый лабиринт и все еще кричала.

– Элоиза, – взмолилась Вайолет, взяв в ладони ее личико. – Элоиза, прошу, скажи, что случилось.

Крик Элоизы перешел в рыдания, и она, зажав ладошками уши, замотала головой.

– Элоиза, ты должна… – Вайолет резко умолкла. Ребенок, которого она носила, был тяжелым и низко расположенным, и от пробежки ее пронзила резкая боль. Пытаясь замедлить пульс, она сделала глубокий вдох и обхватила руками низ живота, стараясь поддержать его снаружи.

– Папа! – провыла Элоиза. Казалось, это единственное слово, которое она могла выдавить сквозь рыдания.

У Вайолет похолодело в груди от страха.

– Что ты имеешь в виду?

– Папа, – выдохнула Элоиза. – Па-а-а-а-па-па-па…

Вайолет дала ей пощечину. Первый и единственный раз в жизни ей пришлось ударить ребенка.

Глаза Элоизы расширились, и она резко втянула воздух. Ничего не сказав, она повернула голову в направлении входа в лабиринт. И тут Вайолет увидела ее.

Ногу.

– Эдмунд? – сначала прошептала, а потом выкрикнула Вайолет.

Она побежала к лабиринту, к торчащей из входа ноге в ботинке, которая должна была принадлежать телу, которое лежало на земле.

И не двигалось.

– Эдмунд, о, Эдмунд, о, Эдмунд… – повторяла она, то ли воя, то ли плача.