Лепестки розы мира

Александр в этот момент подумал о тёте Любе. Она была живым воплощением несгибаемой революционерки. Она, сколько он помнил, и при коммунистах, и при демократах, повторяла одно и то же – власть должна быть народной! Чтобы она не узнавала из газет, журналов, из телепередач, её взгляды, не сдвинулись ни на миллиметр в сторону. И Александр, на которого и газеты, и журналы, и телепередачи, очень влияли, всегда злился на тётку, именно, за эту её непреклонность. Таких, как она, пресса единодушно именовала «ортодоксальными сталинистами». И иногда, Александр с такими оценками соглашался. Хотя осознание этого факта тяготило его. Но, удивительней, для Александра, было то, что все прогнозы о предстоящих событиях в дальнейшей жизни страны, какие высказывала тётка, сбывались полностью. Когда, возмущённый очередным сбывшимся прогнозом, по поводу очередной реформы, Александр спросил её, как ей это удаётся, тётя Люба, посмеиваясь, призналась, что узнаёт обо всём от являющегося ей во снах Иосифа Виссарионовича. Потом, вдоволь насмеявшись над раздражительностью Александра, она сообщила ему немудрёный секрет. Если в центр мировоззрения ставятся деньги, развитие общества идти по-другому не может. Но это приманка для дураков. Деньги сами по себе править не могут. Миром управляют идеи. А главная идея, тех, кто владеет деньгами – сохранить власть для себя, и рабство, в разнообразных формах, для всех остальных. И всё это давно уже описано в мировой литературе. Александр согласился с этим, когда вернувшись домой, прочитал наугад один из рассказов Марка Твена, о нравах, царивших в капиталистической Америке, который не раз уже читал до этого. Рассказ, действительно, мог быть написан сегодня. К тому же, Александр лишний раз убедился в правоте тёткиных слов, что «знать» и «понимать» это разные вещи. И сейчас, Александру вдруг ужасно захотелось, чтобы тётя Люба смогла встретится с Татьяной и поговорить с ней на вчерашнею тему. Ему было бы очень интересно присутствовать при этом разговоре.

Александр взглянул на Евгения. Тот был очевидно озадачен словами Александра и обдумывал свой ответ.

– Знаешь, Саня, – неуверенно начал он, – на первый взгляд, ты прав, конечно. Ни партии, ни секты какой завалящей, мы с тобой не создали, и, надеюсь, уже не создадим. С плакатами вокруг Кремля не бегали, открытые письма с призывами чего-нибудь остановить, тоже, вроде не писали. Про голодовку я даже не заикаюсь потому, что не выдержу и суток. Но я думаю так. Вот помогаем мы друг другу, родным нашим, знакомым, пускай в мелочах, пускай в ерунде – это уже не мало. Даже просто – любим их, – так этим мы уже гораздо большее дело делаем, чем она, со своими вселенскими лозунгами о веке златом. Ведь у них задача – не любить, а – возглавить. Хотя, я не думаю, что сама Татьяна об этом задумывалась. И знаешь что? Вот будет у неё кого любить, о ком заботиться, вся эта дурь из неё выветриться.

– Ты думаешь? – со скрытой надеждой спросил Александр.

– Зуб даю на отсечение, – подтвердил Евгений.

Друзья переглянулись и прибавили шаг. Александр заметно повеселел. И мысли его, хоть и стали путаными, но все они были светлыми, как начавшийся день. Напомню вам, что в столь раннюю пору, в субботний день, да ещё по дороге в гости, в хорошем настроении, запечатлеть Александра, до этого дня было невозможно.

Кто рано встаёт

Субботний день начался для тёти Ани так же, как начинался каждый день, в течение не одного десятка лет. В шесть часов она проснулась, сразу поднялась и прошла к единственной в комнате иконе. Это была Владимирская икона Божией Матери. Икона была самодельная. Лет около тридцати тому назад тётя Аня увидела цветную фотографию иконы в журнале, который читал Дмитрий Алексеевич. Журнал этот подарил Дмитрию Алексеевичу один дипломат. Журнал рассказывал иностранцам о жизни в Советском Союзе, и печатался заграницей, поэтому качество бумаги и самой фотографии было высоким. По просьбе супруги, дядя Коля закатал изображение иконы лаком и сделал деревянный резной оклад. И вот к этой иконе, каждое утро подходила после сна тётя Аня. Молитвы её были короткими и общими. Ни о чём конкретном она никогда не просила. Нельзя было назвать тётю Аню религиозной, вера её была не показной. А современных попов она недолюбливала. Ей было с кем сравнить.