Лепестки розы мира

Всегда непросто рассказывать о беде человеческой. Никогда другой человек не почувствует такой же боли. Он может понять, что вам больно, может чувствовать похожую боль, но никогда – такую же. Боль – и физическая, и душевная – очень индивидуальная вещь. Кого-то боль ломает, кого-то делает сильнее. Кто-то научился её не замечать и живёт с ней целую жизнь. А некоторые способны какое-нибудь незначительное и пустяшное недоразумение, приключившееся с ним, возвести в ранг вселенской беды. И вот уже расточает этот мученик проклятия Богам, упрекая их в несправедливости и ложных надеждах. Ищет виноватых в своём окружении, порой приписывая ближним своим дьявольскую изощрённость. И никогда не поймёт такой страдалец, что достаточно подойти к зеркалу, чтобы увидеть виновника своих несчастий. Занятно, что человек все свои победы и удачи безоговорочно приписывает одному себе, а вот признать авторство ошибок и неудач никто не спешит. Наверное, для того и был придуман и наделён сверхъестественной силой дьявол, чтобы человек мог оправдывать собственные нелицеприятные поступки. Но, я уверен, что среди читателей этих записок, мы не встретим таких перевёртышей. Неужели я не прав?

Вообще, если честно, я сейчас просто тяну время. Дело в том, что я испытываю затруднения в своём дальнейшем повествовании. Как и каким языком, мне следует описывать последующие события и переживания героев, чтобы это было понятно вам, я не знаю. Происходит это оттого, что у нас с вами, скорее всего, разные понимания жизни и смерти человека. И не сказать, чтобы я знал больше вашего. Я пересмотрел тут некоторые произведения мировой литературы, и уверяю вас, что мне нечего добавить на эту тему к тому, что уже известно. И всё же, несмотря на все знания, реакция человека на смерть другого человека всегда непонятна. Здесь встаёт вопрос выбора личной веры, а касаться такого хрупкого предмета, я не считаю возможным, несмотря на то обстоятельство, что я практически не имею веса в человеческом обществе, или вернее будет сказать – невесом. Я думаю, что читатель уже догадывается, что смерть отца не единственная смерть, о которой я должен рассказать в этой главе.

Вернувшихся домой, Дмитрия Алексеевича и Николая, встретило два страшных известия. От кровопотери, после того, как родила девочку, умерла Мария. В ту же ночь, когда Анна узнала о смерти сестры, она родила мёртвого ребёнка. Тогда этого никто не знал, но всё это не было случайностью или роком. Операции делала врач, узнавшая, что сёстры являются немками, и такой результат её участия был её личной местью. Особенное удовольствие доставило врачихе, сделать Анну неспособной впредь стать матерью. Врачиха была садисткой, и сёстры стали её первыми жертвами. Её по-тихому осудили через пару лет, когда очередной жертвой её безумия стала племянница второго секретаря обкома.

Расскажу, как изменилась жизнь после череды бедствий, постигших моих героев. Дочку Дмитрия Алексеевича назвали Елизаветой. Так хотела её назвать сама Мария. Все заботы о маленькой взяла на себя тётя Катя. Она подыскала кормилицу для девочки. Это была тридцатилетняя баба, которая начала неплохо зарабатывать этим, ещё с голодных военных времён. Она непостижимым образом сочетала в своём характере наглость и доброту.

На первых порах, единственным помощником тёти Кати стал Николай. Поручить ему серьёзных занятий с младенцем тётя Катя не рискнула бы, но как посыльный и снабженец, он был на высоте. Когда из больницы вернулась Анна, и смогла начать выполнять посильную работу, в только начавшейся жизни маленькой Елизаветы, в придачу к тёте Кате, появилась ещё одна заботливая нянька. Ещё раньше, в разговорах с сестрой, Анна представляла, как будет воспитывать своих детей – в строгости и послушании. Но с маленькой Лизой, по словам самой Анны, она забывала, что она немка. В минуты, когда Николай заставал свою Анну ласкающую малышку, он восхищался, какой красивой может быть его жена.