Лермонтов и христианство

И всё же куда более живучим оказался тип бездеятельного человека. Потому, когда возникает острая необходимость действовать, «рабствующие в Боге» всякий раз куда-то исчезают, прячась в перипетиях литургий или зарываясь в «книжное христианство», очевидно, полагая, что Бог подсчитывает службы и страницы духовной литературы, которую они думают, что читают… Завсегда готовые унизить себя «перед Богом», духовные недоросли и фиктивные страстотерпцы на самом деле никнут духом перед своим психическим клоном, коим является властный «хозяин» или строгий «начальник», но уж никак не Бог. При этом согбенные «от бремени и полноты раскаяния» мученики с истёртыми коленями никогда не задаются вопросом: а нужно ли это Ему? – но, расшибая свой лоб об пол, по-рабски кощунственно отвечают за Него.

Вспомним загадочную битву в стихотворении «Бой», в которой «злой чернец» не удержался на своём чёрном коне. Этот бой, происходивший «над» поэтом, передаёт отношение Лермонтова к злу, в том числе облечённому в святые ризы. У нас нет свидетельств о том, что поэт по жизни в лоб осуждал духовных ханжей. Очевидно, не до того ему было. Но всё его творчество ясно говорит о неприятии им «рабствующих в Боге». Поскольку, оставаясь рабами и вне Его, они рабствуют перед всеми – как перед сильными мира сего, так и перед слугами их. Отношение Лермонтова и к тем, и к другим было если не откровенно презрительным, то снисходительным до презрения. Наверное, потому ещё, что особенно в рабском состоянии души обретает себя холопский, радостно-слезливый покой всякого слабодушия. Таковое состояние, низвергая ум «в пыль» мелочности, унижает и обессмысливает саму жизнь. В этой единственно комфортной для них позиции духовные иждивенцы, скрывая свою внутреннюю ущербность, с мазохистским сладострастием унижают себя перед Тем, кто в том не нуждается и кого они не знают. Не знают, потому что личность, вовсе не тождественная порокам индивидуальности, нуждается не в унижении, а в совершенствовании, на что не способно ни обезличенное уничижение, ни духовное ничтожество. Именно такого рода безличности находят «душевное успокоение» в переосмысленных на своём уровне и на свой лад словах апостола: «Не судите, да не судимы будете, и каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7:1–2).

Показательно, что в своём «суде» Лермонтов никогда не опускался до мелкого счёта. Вспомним, даже в пронизанном болью и горечью стихотворении «Смерть поэта» убийце Пушкина, как персоне, отводится ничтожное место – его попросту нет в тексте! Очевидно потому, что Лермонтов придавал не буквальное, а сущностное значение словам «не суди». Будучи великой личностью, Лермонтов не судил, как личность. Гнев поэта, как таковой, превышает личностную ипостась ещё и потому, что был выражением высокой гражданственности, которая в данном конкретном случае была предана не только высшим светом, но ещё и державной властью! В этом аспекте, а именно – масштабностью внутренних мерил происходящего, поэт напоминает древних и последующих пророков. И хлеставший менял на ступенях храма, и апостолы знали, что осуждение, через личное пристрастие приводя к ложному суждению, в практической жизни нередко доходит до суда над ближним. Если же в душах судей корысть, в голове – глупость, а в руках сосредоточена немалая власть, то они, как оно было в истории не раз, прибегают к устранению своих врагов и недругов. Ясно, что правды в такого рода судах нет и быть не может. Собственно, в отличие от запутанной донельзя «буквы», сущность заповеди в (общей) нравственной установке ввиду её простоты и ясности доступна даже и девственным умам.

Период «турецких» настроений поэта не прошёл. Для этого не было повода. Поэт знал и видел, что разделение народа на свободных (только потому, что они не являются крепостными) и несвободных по закону – противоестественно, ибо степень свободы в первую очередь меряется теми, у кого она отсутствует. Именно пребывание людей в «стойле» крепостного права, как и наличие околокрепостного статуса, способно превратить общество в малосмысленное «количество».