Лермонтов и христианство

Вот оно – соломоново решение! Никто никого не судит и не осуждает… – и все рады этому. Ведь, осуждая, ты наживаешь врагов, а не осуждая, приобретаешь если не друзей, то единомышленников (тех же ханжей). В этом случае и общество будет выглядеть «прилично», потому что в нём «не будет греха», и ты, поскольку «не допускаешь» его. Да и откуда греху взяться-то? Ведь, если нет объекта осуждения, значит, нет и субъекта, проводящего зло.

В соответствии с казуистикой ханжей, если ты уличил солгавшего во лжи, значит, согрешил, ибо осудил… грех. И не только сказать, но и думать об осуждении лжи (и остальных пороков) нельзя, ибо в соответствии с наущением «евангелических софистов», если помыслил – уже согрешил! Вот и получается, что духовное рабство, переведённое в бытийную плоскость, – оказывается просто рабством. Что уж тут говорить: с точки зрения рабствующих ханжей, даже и зло в мире творится во славу Божию! К сказанному добавлю, что «философия» неосуждения была особенно гладко вылощена при митрополите Московском Филарете. Почитая Серафима Саровского лишь на расстоянии и немало способствуя казёнщине в Церкви, он вызвал этим недовольство многих современников, которые – от Пушкина до Лескова – отзывались о нём без особого почтения. Не случайно Святейший Синод (очевидно, не без благословения Филарета) пожалел «несчастного убийцу» поэта и уже через четыре года отменил Мартынову епитимью.

Михаил Лермонтов был органически чужд такого рода «философии». Его «железный стих» есть лучшее свидетельство «побуквенного» неприятия отвлечённо-нравственной позиции, в которой неосуждение (концептуально – никого и ничего!) обезволивает характер человека. Однако безволие не является неким конечным фактом. Продолжая себя в аморфности и неуверенности в себе, оно лишает человека инициативы как таковой и приучает к покорности всякой силе. И потом: если ты не уверен в себе, то как можешь быть уверен в других, которые, как и ты, не веря в себя, не могут верить и тебе?!.. Такого рода тотальное «никого-неосуждение» таит в себе яд психологической ущербности и, формируя ханжество, ведёт от недоверия к безверию. Всё это, помноженное на количество, и создаёт бездумное, скученное в толпу толполитарное общество, состоящее из множества «тоже не судящих», духовно разобщённых и личностно стёртых, морально раздавленных и обездушенных людей, унифицированных в псевдообщество. Ибо не судить (т. е. не выносить суждения) по существу означает никогда и нигде не делать самостоятельного выбора. Иначе говоря, вести сомнительно-человеческое бытие вне какого-либо рассуждения, как и мышления вообще… Эту «линию ханжей» прежде всего опровергает сама жизнь, всегда ставящая человека перед выбором, который делается при помощи развитого сознания и жизненного опыта, с опорой на морально-нравственные критерии и рациональное суждение. Опровергает её своей жизнью и творчеством Михаил Лермонтов, стремившийся к осмыслению социально активного человеческого бытия (вспомним размышления Печорина перед дуэлью) посредством осознанных форм свободы. Устами Мцыри поэт ясно говорит о том, что родился он для воли, а не для «тюрьмы». Однако духовные рабы, боясь воли, не испытывая нужды в правде и тяготясь поисками её, видят истину в покорности как таковой, приравнивая свою «находку» к истине в последней инстанции. В соответствии с ханжеским «смирением» всякая ищущая мысль тождественна осуждению, что обессмысливает мышление как таковое.

Между тем, механизм стремления к безмыслию прост, как медный пятак, что не удивительно, ибо присущ тем, кто мало способен к мышлению и ещё меньше – к какому бы то ни было делу. Из никчёмной «мысли» духовных простецов и вытекает, что всякий анализ подобен греху.

И в самом деле, приводя доводы «за» и «против», ты осуждаешь одно и хвалишь другое, в последнем случае вновь совершая грех, ибо опять судишь… Хотя ещё Пьер Абеляр убедительно показал, что Бог дал человеку многое для достижения благих целей, следовательно, и ум, и нравственные устремления (намерения, по Абеляру), дабы удержать в пределах игру ума и направлять религиозное верование. Вера, учил средневековый диалектик, зиждется непоколебимо только на убеждении, достигнутом путём свободного мышления; а потому вера, приобретённая без содействия умственной силы и принятая без самодеятельной проверки, недостойна свободной личности. Именно – личности, которой желательно быть или уметь стать!