Лермонтов и христианство

Однако выстраивание личности требует немалых усилий, что отпугивает всех, кому предпочтительнее ублажать слух свой отвлечёнными разговорами «о душе» или думать о чём-нибудь «жизненном и очень простом».

«Что пользы овцам в том, что никто не ограничивает их свободу слова? – говорил о них современник Лермонтова Макс Штирнер. – Всё равно они будут только блеять…»[46].

Итак, и по Лермонтову, и «по Абеляру», и по суждению ряда богословов и мыслителей (Штирнера, так и быть, упоминать не будем), для приведения доводов которых, право, места не хватит, – человек в принципе свободен выносить суд, руководствуясь изначально заложенной в нём свободой неосквернённой мысли, нравственного суждения и действия.

Но вот незадача: при упоминании о «свободе» возникает дилемма, пусть не очень удачно, зато вполне доступно сформулированная в вопросе: «свобода от…» или «свобода для…»?

Лермонтов оставил не слишком много непосредственно своих суждений о свободе. Зато мы помним его «вечные» вопросы и сентенции в ряде произведений: «…жалкий человек, / Чего он хочет!..» («Валерик»). А в «Герое нашего времени» Лермонтов устами Печорина задаёт «вечный» и для всякого мыслящего человека важный вопрос: «Зачем я жил? Для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные…».

Но, если мысли Печорина несомненно исходили из глубины души самого Лермонтова, то смысловая полифония сложнейшей в идейном и этическом плане поэмы «Демон» в некоторых своих моментах как будто приобретает независимое от автора звучание. К примеру, в одном месте Дух Зла, называя себя «царём познанья и свободы», тут же даёт сильную антитезу: «я враг небес…». Однако именно эта формула показывает, что Лермонтов (особенно в этом случае никак не являясь «рупором» Демона) враг лишённой духа нравственности бессмысленной, а значит, духовно бессодержательной свободы.

Поэтому первую часть поставленного выше вопроса Лермонтов, надо полагать, признал бы ложной. Поскольку свобода может быть только для чего-то. В «свободе от…» наличествует лишь желание освободиться от неких пут, после чего может сложиться (а, может, и не сложиться) верное отношение к проблеме: для чего или во имя чего получена, а лучше – завоёвана и хранима свобода. Обращение Мцыри к чернецу символизирует именно такого рода свободу. Поскольку она характерна «пламенной страсти» не только беглеца, но и самого поэта. Здесь со всей очевидностью Лермонтов устами своего героя насыщает свободным сознанием сильного духом человека – человека, жаждущего свободы и деятельности, потому что способен к оному:

Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил – и жизнь моя
Без этих трёх блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.

Этот стих даёт ответ и тем «богобоязненным», кто в своей духовной лени и социальном бездействии прячется от очевидной необходимости бороться за чистоту бытия.