Лермонтов. Тоска небывалой весны

Трубецкой был по духу ближе всех к Лермонтову. Неугомонный проказа, он к 25 годам успел нажить себе множество неприятностей. Будучи крестником императрицы Марии Фёдоровны и великого князя Николая Павловича (впоследствии императора), с отрочества был записан в камер-пажи. На восемнадцатом году стал корнетом Кавалергардского полка, где с первых же дней подвергся взысканиям за курение трубки перед фронтом и отлучки с дежурства. Одна из его проказ, совершённая вместе с ротмистром Кротовым, была очень серьёзной. Как записано в штрафном журнале полка от 14 августа 1834 года, «…11 числа сего месяца, узнав, что графиня Бобринская с гостями должны были гулять на лодках по Большой Неве и Черной речке, вознамерились в шутку ехать им навстречу с зажженными факелами и пустым гробом…» Отсидели за это на гауптвахте, но не успокоились. Наконец, находясь во дворце на дежурстве, Трубецкой соблазнил фрейлину Мусину-Пушкину, которая только того и ждала, так как была беременна от Николая Павловича. Император приказал Трубецкому обвенчаться с ней, тот вынужден был подчиниться, но после рождения дочери сразу расстался с женой. Николай не простил ему: Трубецкой был переведен на Кавказ в Гребенский казачий полк. В 1840 году вместе с Лермонтовым участвовал в сражении на реке Валерик, где его ранило пулей в грудь. Получил отпуск для поездки в Петербург на операцию – извлечь пулю; заболел по дороге, попросил о продлении отпуска, но, узнав, что отец его при смерти, поехал, не дождавшись ответа. Николай I счел это нарушением дисциплины. Имя Сергея Трубецкого было вычеркнуто из наградных списков, а сам он посажен под домашний арест, затем отправлен опять на Кавказ, несмотря на еще незажившую рану. Очередным проступком Трубецкого стал самовольный приезд в Пятигорск, где состоялась радостная встреча с Лермонтовым. Михаил Юрьевич до слёз переживал за него, он искренне любил Сергея: храбр, весел, блистателен во всех отношениях, как по наружности, так и по уму, теплое, доброе сердце и полнейшее бескорыстие. Ко всему они с Лермонтовым были в родстве: на сестре Трубецкого был женат Алексей Григорьевич Столыпин.

Любуясь собой, Мартынов добился того, что над ним уже чуть не открыто стали смеяться: «Русская армия! Помесь чеченского с нижегородским!» Он что-то почуял, и, будучи мнительным как его мать, решил, что общество, вероятно, прознало о полковой неприятности, из-за которой он вышел в отставку. Еще год назад он заявлял, что дослужится до генерала, и вдруг такой поворот! А тут еще Лермонтов со своими шуточками. В юнкерской школе Мартынов имел, кроме клички «Мартышка», прозвище «Свирепый человек». Не потому, что был свирепого нрава, а от стремления быть лучше всех, чего не скрывал и упорно добивался. Если верить А. Ф. Тирану, то было так:

«Явится кто из отпуска поздно ночью:

– Ух, как холодно!..

– Очень холодно?

– Ужасно.

Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен.

Или говорят:

– А здоров такой-то! Какая у него грудь славная.

– А разве у меня не хороша?

– Все ж не так.

– Да ты попробуй, ты ударь меня по груди.

– Вот еще, полно.

– Нет, попробуй, я прошу тебя, ну ударь!..

Его и хватят так, что опять болен на целый месяц».

Высказать Лермонтову свое недовольство Мартынов, очевидно, боялся: с Лермонтовым что-то происходило, он иногда за весь день не говорил двух слов, взгляд его стал тяжелым, его присутствие на вечерах у Верзилиных сковывало людей, никто не смел смотреть ему в глаза, словно сквозь них, изнутри, смотрел не Лермонтов, а кто-то — всевластный и страшный для человека.

Он стал по ночам гулять в одиночку, и однажды сказал присоединившемуся к нему Павлу Гвоздеву, который за ответ на стихотворение «Смерть поэта» был на Кавказе в солдатах, за особую храбрость получил офицерский чин, вышел в отставку, и теперь служил в канцелярии Морского ведомства:

– Чувствую, что мне очень мало осталось жить…

Ночь была тихая, теплая. Они шли по бульвару, Лермонтов был грустен.

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?