Лермонтов. Тоска небывалой весны

В это время внук нес армейскую службу. Дежурства в Царском Селе и Главном штабе в Петербурге, полковые смотры, выезды на учения. «Каждый день ученье, иногда два». За смотры, парады, маневры в высочайшем присутствии, Лермонтов вместе с другими офицерами был удостоен «благоволения». Дружеские пирушки, которым в воспоминаниях о нем отводится так много места, были не часты, но он вносил в них что-нибудь оригинальное, и это запоминалось. Свободное время отдавал творчеству, не допуская к нему никого, кроме самых близких друзей. Заканчивал драму «Маскарад». То, с чем сталкивался в жизни, выливалось на ее страницы. «Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю. По крайней мере, оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня».

Михаил Юрьевич мечтал видеть «Маскарад» на сцене, но цензура не пропустила, потребовав убрать «лишнее» и доработать драму. Отчасти это пошло на пользу: Лермонтов пересмотрел и улучшил несколько сцен, добавил четвертый акт, но критическую направленность, т. е. «лишнее», не убрал. Драме не суждено было увидеть свет при жизни Михаила Юрьевича, она будет поставлена в Александрийском театре через 13 лет после его гибели.

Исследователи творчества Лермонтова считают, что «Маскарад» основан на реальных событиях. Так или иначе, фактом остается то, что «Маскарад» – социальная трагедия. «Немногие поэты сумели, подобно Лермонтову, остаться во всех обстоятельствах жизни верными искусству и самим себе. Выросший среди общества, где лицемерие и ложь считаются признаками хорошего тона, Лермонтов до последнего вздоха остался чужд всякой лжи и притворства» (Фридрих Боденштедт).

Образчиком лжи показал себя однокашник и сослуживец Лермонтова Ф.М. Тиран:

«Мы вышли с Лермонтовым в один полк. Веселое то было время. Денег много, жизнь копейка, все между собою дружны. Или, случалось, сидишь без денег; ну, после того как заведутся каких-нибудь рублей 60 ассигнациями, обед надо дать – как будто на 60 рублей и в самом деле это возможно. Вот так-то случилось раз и со мною: “Ну, говорю, Монго, надо кутнуть”. Пригласили мы человек 10, а обед на 12. Собираются у меня: стук, шум… “А я, – говорит Монго, – еще двух пригласил”. – “Как же быть? И я двух позвал”. Смотрим, приходят незваные. – Беда! Является Лермонтов – всего человек уж с 20. Видим, голод угрожает всем нам. Монго подходит к Лермонтову:

– Вас кто пригласил?

– Меня?! (а он буян такой). Мне везде место, где есть гусары, – нс громом садится.

– Нет, позвольте: кто вас пригласил?.. – Ему же самому есть ужасно хочется.

Ну, конечно, всем достало, все были сыты: дамы и не гнались за обедом, а хотели общества».

Служба в полку была безопасной, сравнивать жизнь с копейкой Тирану совсем даже не с чего. Алексей Столыпин (Монго) вышел из юнкерской школы лишь в конце года, но в любом случае не позволил бы себе одергивать Лермонтова. Но и этого мало Тирану: «Лермонтов был страх самолюбив и знал, что его все признают очень умным; вот и вообразит, что держит весь полк в руках, и начинает позволять себе порядочные дерзости, тут и приходилось его так цукнуть, что или дерись, или молчи. Ну, он обыкновенно обращал в шутку».

Лермонтов никогда не позволил бы на себя «цукнуть»!

Но дальше Тиран лжет еще вдохновенней: «… он был дурной человек: никогда ни про кого не отзовется хорошо; очернить имя какой-нибудь светской женщины, рассказать про нее небывалую историю, наговорить дерзостей – ему ничего не стоило. Не знаю, был ли он зол или просто забавлялся, как гибнут в омуте его сплетен, но он был умен, и бывало ночью, когда остановится у меня, говорит, говорит – свечку зажгу: не черт ли возле меня? Всегда смеялся над убеждениями, призирал тех, кто верит и способен иметь чувство… Да, вообще это был «приятный» человек!.. Между прочим, на нем рубашку всегда рвали товарищи, потому что сам он ее не менял».

Смеяться над теми, кто «верит и способен иметь чувство» Михаил Юрьевич не мог уже потому, что сам был таким. Сплетничать до полуночи не был способен, ибо брезговал сплетнями. О грязной рубашке Тиран и вовсе заврался: Лермонтов был щёголем, а кроме того, в лейб-гвардии даже простые солдаты должны были выглядеть блестяще. Выходит, правы исследователи творчества Лермонтова, говоря, что драма «Маскарад» имеет реальную почву. По милости таких вот Тиранов и умертвил жену Арбенин, хоть любил ее всем сердцем:

Всё, что осталось мне от жизни, это ты:
Созданье слабое, но ангел красоты:
Твоя любовь… улыбка… взор… дыханье…
Я человек: пока они мои,
Без них нет у меня ни Бога, ни души,
Ни чувства, ни существованья.