Лермонтов. Тоска небывалой весны

Однополчанин Лермонтова М. Б. Лобанов-Ростовский вспоминал, что «Лермонтов сочинил песню о злоключениях и невзгодах Тирана, которую нельзя было слушать без смеха; ее распевали во все горло хором в уши этому бедняге».

Некоторые гусары были против занятий Лермонтова поэзией, находя это несовместимым с достоинством гвардейского офицера.

– Брось ты свои стихи, – говорил Лермонтову любивший его полковник Ломоносов, – государь узнает, и наживешь беды!

– Что я пишу стихи, государю было известно еще когда я был в юнкерской школе, через великого князя Михаила Павловича, и вот, как видите, до сих пор никаких бед я себе не нажил.

– Ну, смотри, смотри, не зарвись, куда не следует.

– Не беспокойтесь, господин полковник, – отшучивался Михаил Юрьевич, делая серьезную мину.

Однако были офицеры, и среди них командир лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Григорьевич Хомутов, которые чтили в Лермонтове поэта, гордились им.

В этот период Лермонтов тесно сблизился со Святославом Раевским – крестником бабушки. Святослав Афанасьевич переехал из Пензы в Москву, окончил университет, работал в одном из московских департаментов, затем перебрался в Петербург и устроился в министерство юстиции. Он горячо поддерживал Лермонтова-поэта, видя в нем огромное дарование и ценя это превыше всего. В квартире Раевского Лермонтов мог заниматься творчеством в самой спокойной обстановке.

Раевский был знаком с петербургскими литераторами, и от него Лермонтов узнал, как травят Пушкина в высшем свете. Измученный Пушкин просил государя разрешить ему жить в Михайловском, царь заявил, что в таком разе запрещает ему пользоваться Государственным архивом. Александр Сергеевич работал над историей Петра I, и лишиться архива, значило для него задохнуться.

XVI

Елизавета Алексеевна с нетерпением ждала внука в отпуск. «Милый любезный друг Мишенька. Конечно, мне грустно, что долго тебя не увижу, но, видя из письма твоего привязанность твою ко мне, я плакала от благодарности к богу. Меня беспокоит, что ты без денег».

Зная, что жалование внука всего 700 рублей, уведомляла:

«Посылаю теперь тебе, мой милый друг, тысячу четыреста рублей ассигнациями да писала к брату Афанасию, чтоб он тебе послал две тысячи рублей. Надеюсь на милость Божию, что нонешний год порядочный доход получим, но теперь еще никаких цен нет на хлеб, а задаром жалко продать хлеб. Невестка Марья Александровна была у меня и сама предложила написать к Афанасию, и ты, верно, через неделю получишь от него две тысячи… Я к тебе буду посылать всякие три месяца по две тысячи пятьсот рублей. Я долго к тебе не писала, мой друг, но не беспокойся обо мне, я здорова; береги свое здоровье, мой милой, ты здоров, весел, хорошо себя ведешь, и я счастлива и истинно, мой друг, забываю все горести и со слезами благодарю бога, что он на старости послал в тебе мне утешения.

Лошадей тройку тебе купила, и, говорят, как птицы летят, они одной породы с буланой и цвет одинакой, только черный ремень на спине и черные гривы, забыла, как их называют. Домашних лошадей шесть, выбирай любых, пара темно-гнедых, пара светло-гнедых и пара серых, но здесь никто не умеет выезжать лошадей, у Матюшки силы нет. Никанорка объезжает купленных лошадей, но я боюсь, что нехорошо их приездит, лучше думаю тебе и Митьку кучера взять. Можно до Москвы его отправить дни за четыре до твоего отъезда.

Стихи твои, мой друг, я читала, бесподобные, а всего лучше меня утешило, что тут нет нонышней модной неистовой любви, и невестка сказывала, что Афанасью очень понравились стихи твои и очень их хвалил, да как ты не пишешь, какую ты пиесу сочинил, комедия или трагедия? Все, что до тебя касается, я неравнодушна, уведомь, а коли можно, то и пришли через почту. Стихи твои я больше десяти раз читала. Скажи Андрею, что он так давно к жене не писал, она с ума сходит, всё плачет, думает, что он болен. В своем письме его письмо положи, да пусть купит подарок для Дарьи, она служит мне с большой привязанностью. Получил ли ты мех черной под сюртук? Прощай, мой друг, Христос с тобою, будь над тобою милость божия.

Не забудь, мой друг, купить мне металлических перьев, здесь никто не умеет очинить пера. Все мне кажется, мой друг, мало тебе денег; нашла еще сто рублей, посылаю тебе тысячу пятьсот рублей».

В ноябре за безупречную службу Лермонтов получил поощрение от великого князя Михаила Павловича, и 20 декабря смог выехать в Москву, имея на руках отпускное свидетельство сроком на шесть недель.

В Москве остановился у Екатерины Аркадьевны Столыпиной, где его ожидала коляска с периной и собачьим одеялом, – бабушкина забота. Побывал у Верещагиных, Лопухиных, у Пожогиной-Отрашкевич, смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, садился за рояль, играл и пел. Успел на рождественский бал в Благородном собрании, и 31 декабря прибыл в Тарханы.

Бабушка чуть не лишилась рассудка, увидев своего Мишу. «Что я чувствовала, увидя его, я не помню, и была как деревянная, но послала за священником служить благодарный молебен. Тут начала плакать, и легче стало».