Les Arcanes. Ole Lukoie (СИ)

Всего четыре слова прозвучали для Чондэ как гром среди ясного неба. Это было, возможно, важнее той записи, сделанной им, потому что подтверждало все, что за доли секунд пронеслось табором в голове.

Хорошо, что Чондэ не стоял, иначе бы его ноги обязательно подкосились. Он откинулся на диван, невидящим взглядом глядя в экран телевизора, и сжимал в руках бумажку. Ощущение было такое, словно голову отрубили. Чондэ чувствовал себя обреченно, как человек, который оказался в лабиринте, из которого выход даже не предусмотрен. Вокруг одни стены. Куда бы он не шел, он всегда упирался в стену, но упорно разворачивался и искал другой путь. И все бы это могло продолжаться бесконечно, но слава богам старым и новым, Чондэ понял безвыходность ситуации именно сейчас. Это конечно хуже, чем если бы он с самого начала знал, в какую топь он себя заводит, но все равно, лучше было остановиться до того, как он уйдет на дно с головой.

Он медленно поднялся с дивана. Телевизор бубнил на фоне, но ни одно из слов, вылетающее из динамиков, не долетало до сознания Чондэ. В его голове было много мыслей. Много громких мыслей. Они жужжали как рой, кружились. Отключали от реальности. Чондэ блуждал в них как в лабиринте и чувствовал, что вот сейчас ему нужен тот, кто сможет его из лабиринта вытащить и все прояснить. Поставить жирную точку. Ведь лучше знать наверняка, чем теряться в догадках? Или же стоило сделать вид, что ничего не произошло, оставив надежду на лучшее?

Чондэ толкнул дверь комнаты и застыл на пороге. Он долго вглядывался в полутьму, разгоняемую светом настенного светильника. Долго наблюдал, как Минсок то хватается за футболку, то о чем-то вспоминает и бежит это делать, потом опять порывается снять футболку, но его опять что-то отвлекает. И так до бесконечности. Чондэ просто наблюдал за этим и пытался сформулировать в голове хоть какое-то осмысленное предложение. Слова не давались. Они рассыпались на буквы, словно разбитое стекло, и скользили вниз по горлу, царапая его. В какой-то момент Чондэ даже хотел уйти, не спрашивая ни о чем. Оставить все как есть. Потому что он боялся разрушить ту малость, которая была у него сейчас. Ему стоило уйти, если он хотел это сохранить, но отчего-то он медлил.

Минсок вдруг направился к шкафу, на ходу стягивая с себя футболку, и только тогда заметил присутствие брата в комнате. Отступать было уже поздно. Если Чондэ хотел уйти, ему нужно было сделать это раньше.

— Что-то случилось? — Минсок озадачено посмотрел на застывшего в дверях брата, с нечитаемым выражением лица, и принялся выпутывать руки из рукавов футболки.

Чондэ чуть приоткрыл рот в попытке что-то сказать, но не проронил ни звука. Все слова в его голове превратились в бессвязный набор звуков, больше похожий на крики диких животных. Только сказать что-то было нужно. Сердце учащенно забилось.

— Почему? — еле выдавил он.

— Что почему? — не понял Минсок.

— Почему мне нельзя быть с ним? — уточнил молодой человек, растерянно и испуганно смотря на брата.

— Можно, — Минсок непонимающе нахмурил брови. — Я же сказал, делай что хочешь только…

— Нет, — мотнул головой Чондэ, — почему раньше ты был категорически против? Против всего этого? Почему ты так старательно пытался меня изолировать? Почему я не мог быть с ним рядом?

— Потому что ты превысил полномочия, нарушил кучу запретов, вел себя очень некомпетентно… что ты хочешь от меня услышать? Хочешь, чтобы я зачитал тебе предписание Суда?

— Я хочу услышать правду! — вскрикнул Чондэ с силой ударяя рукой в дверной косяк. — Я же не идиот, Минсок! Я бы понял это рано или поздно! Ты должен был сказать мне об этом раньше!

— Сказать о чем? О том, что тебе нужно выполнять указания начальства? Я говорил много раз…

— Нет, — жалобно выдавил Чондэ, — о том, кто он такой. Хватит уже ломать комедию. Исин… он ведь вовсе не Смерть. Не должен ей быть. Смерть старший брат Оле-Лукойе. Это всегда было так. Два брата. Кровные узы. Но у Исина нет младших братьев. Он один в семье…

Чондэ бормотал, додумывая на ходу мысль, которую не смог, не позволил себе додумать в гостиной, просто потому что боялся того, что она может стать материальной.

Лицо Минсока стало напряженным. Он переступил с ноги на ногу, выпрямляясь по струнке. Он хотел заставить Чондэ замолчать, как будто это остановит его поток сознания. Поздно, он уже понял, и это не изменить. Минсок хотел что-то сказать, но лишь шевелил губами, не найдя подходящих слов. Черные глаза Чондэ блестели в полумраке комнаты от подступающих слез, и выражение его лица было таким болезненно-жалобным, как будто он не просто ждал, а умолял Минсока опровергнуть его слова.

— Мне всегда казалось это странным, но я просто не придавал этому значения, — голос Чондэ начал дрожать. — Нас было трое. Три сына от трех разных женщин. Я не младший ребенок в семье. Я средний. Это значит…

Он осекся, сглатывая подступающий к горлу ком. Ему было тяжело говорить. Он боялся, что если произнесет это, то это окажется правдой. Только если произнесет.