Лес шуметь не перестал...

Знаем, пташечка у вас известна на все село,
Знаем, соловушка у вас слышна на все село.
У нас же есть парень: красотой и здоровьем удался,
У нас есть сыночек: счастьем бог его не обидел,
Нет у него старших братьев, нет братьев младших,
Он один у нас в семье, любимый, единственный.
Мы возьмем вашу дочь не в сиротстве печалиться —
Как дитя, будем нянчить, как детеныша, станем держать.
Когда, любезные, отнимет старость силу ног и рук моих,
Только тогда заставлю я ее делать домашние дела.
Все равно, любезные, сама не останусь праздная —
Стану колыбель качать да снохе угождать…

Пока Пелагея полунапевом произносила все это, остальные молчали, вслушиваясь в ровное течение ее голоса. После нее тут же заговорила крестная Николая.

— Каяться вам не из-за чего будет: дочь ваша войдет в лучшую семью села. Кто не знает родителей парня, кто не знает самого парня — барина: нравом тихий, собой пригожий, телом здоровый, к каждому делу сноровку имеет, грамоту знает, товарищи его — все люди Совета…

Сергей Андреевич с женой и рта не успели раскрыть, как пришедшими все уже было сказано, жена Сергея Андреевича только и нашлась промолвить:

— У нас девушка еще молода, куда ей замуж?

— А наш парень разве с бородой ходит? Ведь он только на два лета раньше ее рожден, — ответила ей Пелагея.

— Одна останусь дома, помогать мне некому будет, — опять нерешительно отозвалась хозяйка.

— Девку, любезная, не будешь всю жизнь держать около себя, ей самой надо гнездышко свить, — поддакнула одна из женщин.

— В таком деле сначала надо спросить саму девушку, может, она и замуж-то не хочет, чего нам зря рядиться и торговаться? — сказал наконец и Сергей Андреевич.

Сваты все еще стояли. Сергей Андреевич пригласил их присесть.

— Ну-ка, выйди-ка сюда, доченька, — повернулся Сергей Андреевич к чулану, где укрылась Лиза.

— Да уж так бы не пришли, если бы у них с женихом не все слажено было, — сказала крестная Николая.

— Слажено у них или нет, я этого не знаю. Мне надо услышать от нее самой. Выйди сюда, Лиза! — позвал Сергей Андреевич настойчиво.

— Коли на то пошло: вот их сговор!

Крестная Николая вынула из-за пазухи шелковый платок Лизы, зеленый с кистями, и развернула перед Сергеем Андреевичем.

— Выходи, тебе говорят, из чулана! — сердито крикнул он, но, когда Лиза появилась перед людьми, мягко сказал ей: — Сватать тебя пришли. Не прячься, твоя участь решается. Я тебя неволить не стану. Теперь не те времена, когда девушек выдавали, не спрашивая их согласия. Как скажешь сама, так и будет. Пойдешь за Николая?

— Парня знаешь, не сторонний какой-нибудь, вместе росли, — вмешалась крестная Николая.

— По рукам, Сергей Андреич, чего тут? Разольем вино и сватьями станем. Не корову, поди, у тебя торгуем, — поддержал и Лабырь.

Пелагея точно только этого и ждала: хлоп каравай на стол. Рядом с караваем Лабырь поставил водку и кувшин самогона. Крестная Николая кинулась к Лизе и что-то стала нашептывать ей на ухо.

— Вместо матери тебе буду, серебряный мой кусочек, — промолвила Пелагея.

— Говори же, или у тебя язык отнялся? — спрашивал Сергей Андреевич молчавшую дочь.

Происходила ли в ней какая-нибудь борьба, сомневалась ли она в эту минуту, принимая окончательное решение? Трудно сказать. Ее лицо полыхало от смущения, опущенные вниз глаза были скрыты под длинными густыми ресницами. Наконец она, шевельнув губами, сказала тихо:

— Выйду за Николая…

— Ты это хорошо подумала? — спросил отец.

На его лице мелькнула тень неодобрения, лоб покрылся мелкими складками, глаза сузились. Мать Лизы уголком платка вытирала слезы.

— Выйду за него, — громче и настойчивее повторила Лиза и тут же убежала в чулан.

— Ну и делу конец! — обрадовался Лабырь и бросился к кувшину, но успел только вынуть затычку.

— Погоди ты со своим вином, — опередила его Пелагея и оттолкнула от стола. — Надо все по порядку, как у добрых людей.

Все встали. Мать Лизы засветила свечку и поставила перед образами, стали молиться. Потом Лабырь всех попросил к столу, а Пелагея прошла к невесте в чулан. Вскоре оттуда послышался ее речитатив: