Лес шуметь не перестал...

Ой, снохушка, доченька!
По сыну ты мне деточка!
Возьму я тебя, доченька,
Вечерами долго сидеть,
По утрам рано вставать,
В дом дрова приносить,
Ведра полными держать,
Избу в чистоте содержать,
Мягкую постель стелить,
Грязную рубаху брать,
Чистую рубаху возвращать,
За каждое дело браться,
Приходящих встречать,
Уходящих провожать…

Пока мужчины усаживались за столом, Пелагея кончила свой речитатив и теперь подошла к матери Лизы и запела. Ее голос звенел, точно у молодухи:

Ой, сватушка-матушка!
Оставлю у тебя найденное деревцо,
С моей меткой яблоньку.
Придут мои послы за нею,
Золотом они ее сдвинут с места,
Серебром они ее выдернут.
Не растряси, сватушка,
Землю черную от ее корней,
Не обломай, матушка,
На веточках ее цветики,
Как оставлю я ее целехоньку,
Так и отдай мне ее с добром…

— Скоро, что ли, кончатся твои песни? — с нетерпением сказал Лабырь, хозяйничая за столом.

В иное время он и сам не прочь был бы послушать жену, но теперь, когда на столе водка и кувшин самогону, ему было не до песен. Хозяйка дома взяла со стола принесенный каравай и заменила его своим. В избе появились родные Сергея Андреевича, тоже подсели к столу. Сразу сделалось шумно. Громче всех, как всегда, раздавался голос Лабыря. Где надо и не надо, он то и дело говорил своей новой родне: «Сват!» или «Сваха!» и все намеревался рассказать к случаю какую-нибудь быль, но Пелагея сердито одергивала его за рукав и шептала на ухо:

— Не нужны на таком месте твои побаски.

Все шло хорошо. Чарка быстро переходила из рук в руки, литр опустел, опустел и кувшин. Присутствующие много и громко разговаривали. Казалось, только одного Сергея Андреевича не затрагивало общее оживление, он отмалчивался и лишь поддакивал в ответ словоохотливому свату. От жены не ускользала его угрюмость, и она время от времени подносила к мокрым глазам конец головного платка. С улицы то и дело заглядывали в окна любопытные. Лиза, услышав голоса подруг, накинула на плечи зипун и хотела выйти к ним на улицу. Пелагея кольнула ее косым взглядом, а мать сказала:

— Ты далеко, доченька?

— На улицу выйду, к подругам.

— Повесь зипун и вернись на место.

Лиза недоуменно взглянула на мать, потом — на будущую свекровь и покорно опустила глаза. Она только сейчас поняла, что девическая воля кончилась вместе с вином, которое было в кувшине. Ей вдруг стало грустно, сердце сжалось, глаза затуманились слезами.

— Позови сюда подруг, — сказал ей отец.

Но Лиза ничего не ответила. Вскоре из чулана послышались ее всхлипывания. Мать Лизы подошла к окну и, приоткрыв раму, позвала Лизиных подруг. Девушки вошли толпой и с шумом забились в чулан.

День свадьбы был назначен на воскресенье следующей недели.

2

И не заметила Лиза, как прошли эти полторы недели. Наступило то воскресенье, когда в их доме ожидали сватов за невестой. Хлопоты и подготовка к свадьбе казались Лизе от непривычки удивительными. По вечерам на гулянье она уже не выходила. К ней в дом приходили подруги, вместе причитали об окончании ее девичьей свободы. Николай приходил каждый вечер, нарядный и веселый. Он каждый день приносил невесте какой-нибудь подарок: платочек, яркую ленту или отлитое им самим оловянное кольцо. Но это было все вчера, позавчера, на прошлой неделе. Сегодня же Лизу разбудили рано и стали собирать к отъезду в чужую семью. С рассветом их дом заполнили родные, соседи, близкие, знакомые. Все собрались проводить Лизу. Она в последний раз ходила по избе отца, прощалась со своим девичеством, с печальной улыбкой встречала приходящих подруг, вяло разговаривала с ними. Подруги жались у порога и вполголоса напевали тоскливые прощальные песни. На лавке были сложены Лизины вещи, которые она увезет с собой в дом жениха. Здесь был небольшой сундук, две подушки, одеяло из домотканого клетчатого холста. У эрзян перины в то время редкостью были, и то у очень богатых. Их заменяли ватолы — матрацы, сделанные из очесов пеньки. И у Лизы на сундуке под подушками лежала такая ватола. Одеяла тоже набивались очесами. Только были они тоньше и легче.

Лиза в последний раз вышла к колодцу за водой. Шла она медленно по огородной тропинке, мысленно прощаясь со всем, что попадалось ей на глаза. У колодца немного задержалась, нежданно и непрошено, словно бусинки с оборванной нитки, покатились светлыми шариками слезы.