Лес шуметь не перестал...

— Был, доченька, был, и не раз этот твой Захар был у нас, — сказала Анна Семеновна, слегка отстраняя от себя дочь. — Отцу он очень не понравился, да и мне тоже. Где же ты сыскала такого жениха?

— Погоди, мама, ты говоришь, что он у нас несколько раз был, но как же это?

— Да уж так вот, почитай, каждый день ходит, раза два деньги у отца занимал. Таня, говорит, пришлет — расплачусь с вами…

— Здесь что-нибудь не так, мама, — прервала ее Таня. — Я только вчера получила от него письмо. Он пишет, что не решается, не смеет пойти к вам…

— Не похоже на него, чтобы он не смел.

— Вот же его письмо, — сказала Таня, подавая конверт. — Это неправда, это не похоже на Захара!.. Погоди, погоди, а какой он из себя, мама?

— Белобрысый такой. Красотой-то его бог не обидел, а вот насчет прочего и говорить не хочется. Не понравился он нам. И насказал-то про тебя невесть чего, и живете-то как будто вы с ним уже вместе, как муж и жена…

— Ой, мама, вас обманули, это совсем не Захар, это кто-то другой бывал у вас!.. А-а, теперь я все поняла. Они там двое учатся, так вот другой-то и ходил к вам… Какая гадость!

Таня была так возмущена, что тут же хотела бежать к Лабырю жаловаться на Николая, но Анна Семеновна остановила ее.

— Не надо, беды большой не произошло, больше он к нам не придет. Мы сначала хотели написать тебе, но я решила сама приехать. Два года ты здесь, надо же посмотреть, как ты живешь.

Слегка успокоившись, Таня села писать письмо Захару.

4

Московские газеты все чаще сообщали о резком ухудшении состояния здоровья Владимира Ильича Ленина. И каждый раз, когда их привозил из Явлея почтальон Илья Коротыш, в сельском Совете собиралось много людей. С нетерпением развертывалась «Беднота», и кто-нибудь из грамотных вслух прочитывал газетное сообщение. Потом в продолжение вечера газета переходила из рук в руки, и каждый, кто как умел, разбирал эти черные строки, морща лоб и тыча в них пальцем.

Сергей Андреевич из сельсовета вышел вместе с Канаевым. Они поднимались по большому проулку к верхней улице. Сергей Андреевич всю дорогу хмуро молчал и только перед домом Канаева, когда они стали расходиться, проговорил:

— Не дай господь Ленину умереть, кто без него будет править мирскими делами?! — и зашагал дальше, даже забыв пожелать спутнику спокойной ночи.

Марья не ложилась спать в ожидании мужа. Заслышав в сенях его шаги, она засуетилась и стала собирать ему ужин. Но Григорий не торопился садиться за стол.

— Что так долго? — спросила она.

— В Совете был, товарищи там собирались, ну, засиделись…

— Чего же ты не садишься? Суп и так уже остыл.

— Не хочется.

— Ты чем-то расстроен, Гриша? Что случилось?

— Знаешь, Марья, нет причин радоваться… — тихо сказал Григорий.

Его слова кольнули Марью в сердце. Она заметила, что всегда подкрученные усы мужа были опущены вниз. Видно, за последние дни он их дергает часто.

— Газеты каждый день пишут об ухудшении здоровья Ленина. И сегодня читали… Кто знает, о чем прочитаем завтра…

Григорий говорил полушепотом, Марья по-бабьи горько вздыхала.

Коротенькие зимние дни были хмурые и холодные. Низкое солнце только изредка выглядывало из-за седых туч. Ночи бывали такими морозными, что трещали углы домов, и лопалась на деревьях кора.

В одну из январских ночей к Канаеву прибежал сельсоветский сторож и, тяжело переводя дыхание, опустился на край лавки.

— Ты чего, Игнатий Иваныч? — спросил Канаев.

Он еще сидел у стола. Марья в ожидании мужа одетая прилегла на постель, но тоже не спала.

— Скорей айда в Совет! Из Явлея с пакетом верховой прискакал, — торопливо заговорил Игнатий Иванович, немного отдышавшись.

— Отчего же ночью?

— Не знаю, ничего не говорил.

Канаев стал торопливо одеваться.

— Гриша, что такое? — с беспокойством спросила Марья.

Он промолчал и, лишь выходя из дому, сказал:

— Я, может, задержусь. Ты меня не жди, ложись.

Марья некоторое время стояла посредине избы, потом бросилась к одежде, стала одеваться. Через минуту она уже бежала по заснеженной улице.

В сельсовете Григория не было, не было и человека из Явлея. На столе валялся разорванный конверт. Спустя некоторое время сюда приковылял и Игнатий Иванович.

— Вот ведь какие молодые: после меня вышла — раньше меня пришла, — сказал он Марье.

— Что же, дед, такое случилось? — вырвалось у Марьи.

Старик даже вздрогнул от неожиданности. Он и сам ничего не знал. Кряхтя, снял коротенькую шубенку, спиной прислонился к горячей голландке.

— Это, может, какое-нибудь собрание в волости собирают, — сказал он, чтобы успокоить женщину.

— Какое собрание может быть в полночь?

Игнатий Иванович и сам так думал, но надо же было как-нибудь объяснить появление этого нарочного из Явлея.

— Так смотря какое собрание, — сказал он. — А то и в полночь придется пойти. Я вот тебе расскажу такой случай…

Но Марья не стала слушать его, перевязала шаль, застегнула крючки шубы и вышла. Через минуту после ее ухода и Игнатий Иванович оделся, пошел в церковную сторожку к старику Прокопу, чтобы вместе обсудить это непонятное происшествие.