Лес шуметь не перестал...

— Больше не дал. Сказал, после базара остальные, — ответил Дмитрий.

— Какой же базар теперь? Дорога не сегодня-завтра испортится. Ладно, не дал — сами возьмем. Скажи ему, что дело передаем в суд.

Но Дмитрий уже не слушал Канаева. Он скомкал в ладони свое заявление и поспешно направился к дверям.

Дня через три Дурнова вызвали в народный суд. А спустя некоторое время в Найман приехал Стропилкин, чтобы привести в исполнение решение суда. Лошадь он свою поставил во дворе сельсовета. В Совете среди посетителей находился и Лабырь.

— У тебя, никак, Прокоп Мироныч, настоящий ливарверт появился? — заметил Лабырь, здороваясь со Стропилкиным.

— Нельзя иначе, — отвечал тот. — Классовый враг изо дня в день все выше поднимает голову.

— Шашку куда дел? — раздался чей-то вопрос, но это замечание Стропилкин пропустил мимо ушей: ему было не до шуток.

Канаев подозвал его к себе.

— Мы здесь, в сельсовете, между собой решили изъять у Дурнова породистого быка. Селу необходим общественный бык. Соберем собрание граждан и объявим это, все согласятся, с каждого двора не больше полтинника придется. Деньги пойдут на погашение недоимок Дурнова.

— Мне что ни изъять, только бы изъять, — отвечал Стропилкин. — Бык так бык. А по стоимости подходит?

— Лишние деньги мы ему вернем. Да их там немного будет.

К Дурнову, кроме Стропилкина, двинулись: сам Канаев, Пахом Гарузов и Дракин как члены сельсовета. С ними же увязался и Лабырь.

Необычную эту группу провожали глазами выглядывающие из калиток и ворот люди, с удивлением спрашивая друг у друга, что теперь будет с Иваном Дурновым.

Сам Дурнов никак не ожидал, что с ним поступят так решительно. Он привык не торопиться с уплатой налога. Думал и в этом году как-нибудь протянуть, надеясь, что там, может, что-нибудь изменится. Он вышел к ним в одной рубахе и без шапки. За ним высыпала вся его семья. Стропилкин кратко сказал, с какой целью они пришли, и показал копию решения суда.

— Так вот, гражданин Дурнов, давай открывай двери своих конюшен! — повышая голос, закончил Стропилкин.

— Конюшни здесь при чем? — слегка опешил Дурнов. — Я же обещал заплатить…

— Твоими обещаниями сыт не будешь, — сказал Канаев, выступая вперед.

Дурнов налитыми кровью глазами посмотрел на него. Его широкое бородастое лицо исказила гримаса.

— Значит, разбоем хотите?! Своими руками, что попадется на глаза…

— Ты это брось! — оборвал его Стропилкин. — Здесь никакого разбоя нет, действуют представители власти, и по закону. Показывай, где у тебя бык?

Он с остальными, направился к одному из строений, откуда слышалось мычание. Дурнов, как подстреленный волк, в несколько прыжков очутился перед конюшней и схватился за вилы. Варвара громко завыла.

— Не трогайте быка, не дам! — крикнул Дурнов.

Пахом стоял немного поодаль от своих товарищей и от нетерпения кусал губы:

— Меня бы пустили, я бы ему показал, как за вилы хвататься.

— Брось, говорю, вилы! — сердито крикнул Стропилкин и быстро пошел на Дурнова, положив правую руку на кобуру.

Дурнова быстро окружили. Канаев вырвал у него вилы и отбросил в сторону.

Дурнов как-то сразу присмирел, опустил голову и медленно отошел от дверей конюшни. По его посеревшим щекам побежали светлые струйки слез.

— Давай веревку! — сказал Пахом Павлу, молча наблюдавшему за происходящим.

— Знали, куда и зачем шли, — ответил он, не двигаясь с места.

Под громкие причитания Варвары и плач Натальи быка вывели со двора.

Когда во дворе все стихло, Иван подобрал валяющиеся вилы и, сутулясь, поднялся на крыльцо сеней. Злоба, несказанная злоба сдавила ему горло. «Господи, господи!» — повторял он, хватаясь за грудь. И вся эта злоба была направлена на Канаева.

В избе все еще плакала Варвара.

— Хватит тебе! — крикнул он ей, а затем мягче добавил: — Выйди-ка в заднюю избу.

Варвара послушно вышла. Через некоторое время он высунул в дверь голову и попросил у нее несоленого коровьего масла.

4

Канаев и Пахом шли из сельского Совета.

— Зайдем, — предложил Канаев, когда они дошли до его избушки. — У нас и пообедаем. Марья все что-нибудь настряпала. А чего у тебя дома-то: рассол да картошка?

— И картошка-то, Степан говорит, только на семена осталась, — со вздохом отвечал Пахом.

— У нас тоже не густо, но картошка еще есть, и молоко есть, а с молоком она идет легче. Пойдем…

Марья вышивала. При виде Григория и Пахома она поспешно скомкала вышивание и сунула на полку в углу над коником.

— Что же ты прячешь, показывай давай! — сказал Григорий и повернулся к Пахому. — Секретничает от меня, вышивает, а что — не показывает.

— Тебе письмо, — сказала Марья, чтобы переменить разговор. — Еще вчера вечером Илья принес, забыла сказать.

— Это, наверно, от фронтовых друзей. Нет, почерк незнакомый. Посмотрим. Раздевайся, Пахом Василия. А ты, Марья, собери нам пообедать.

Пахом снял пиджак и прошелся к переднему углу, где у Григория были навалены газеты и книги.

— Знаете, от кого письмо? — сказал Григорий. — От Васьки Черного.

Пахом и Марья с удивлением взглянули на него.

— Вот послушайте, я вам его прочитаю.