Лес шуметь не перестал...

Он был чем-то смущен и некоторое время не знал, что делать, потом, словно спохватившись, опять взял карандаш и склонился над своим письмом. Неопределенная догадка мелькнула у Тани, она испытующе посмотрела на него. Он сидел, согнувшись над партой, старательно исправляя неудачно написанную букву. В классе они были почти одни. Две пожилые женщины, оставшиеся на дополнительный урок, были заняты своим делом. Таня медленно отошла от Захара.

Наудачу взятое стихотворение Пушкина выражало чувство Захара к Тане, тщательно им скрываемое. Он не стал читать дальше, боясь, что она догадается. Одна эта мысль приводила его в смятение. Для него Таня была недосягаемой.

За последнее время Захар стал замечать, что Таня как-то отличает его от других, охотнее разговаривает с ним, чем, например, с Николаем. Между прочим, Николай должен был признать свое поражение. Однажды Таня просто выгнала его из класса, куда он продолжал ходить каждый вечер. В другой раз выступила на комсомольском собрании и открыто сказала, что он плохой секретарь и неспособен руководить комсомольской ячейкой. Николая это особенно обидело. Он счел, что ее выступление подрывает авторитет секретаря. Вообще работа в ячейке после приезда Тани заметно оживилась. Вечерами там читали книги, а не балагурили, как это было раньше. А совсем недавно комсомольцы стали готовить антирелигиозную пьесу, сумели привлечь в качестве суфлера даже старую учительницу Пелагею Ивановну. Захар от роли отказался, сославшись на свою неспособность. Чтение теперь было самым любимым его занятием, и он читал все, что ему ни попадалось под руки. Спустя некоторое время он опять попросил томик стихов Пушкина. Еще раз перечитывал все стихотворения, и они наконец увлекли его своей стройностью, красотой языка.

Заметив, что Таня его, да и всех, называла только на «вы», Захар стал отделываться от найманской привычки называть всех на «ты». Правда, по-эрзянски это как-то не получалось, но Захар старался как можно больше говорить по-русски, чтобы хорошо знать этот язык. Вечерами Захар, кроме как в школу, никуда не ходил, читал, упражнялся в письме и думал о Тане. Дуняша понемногу забывалась, Захар не чувствовал угрызений совести. Эта случайная связь оборвалась так же неожиданно, как и началась. Захару казалось, что сейчас он не допустил бы ее. Теперь он понимал, что не телесная близость главное в отношениях с женщиной. И это подняло женщину в его глазах. Захар чувствовал, как он постепенно становится другим человеком. Он словно очищается от чего-то лишнего, ненужного. И желания его стали как-то определеннее, и жизнь казалась чище и красивее.

4

Тане осенью исполнилось восемнадцать лет, пришел возраст, когда девушка достигает полного расцвета. Тонкая и гибкая, с длинными светлыми косами, всегда улыбающаяся, она пользовалась всеобщим расположением. В Наймане ее искренне полюбили, хотя в первое время встретили несколько враждебно, думая, что эта городская, в коротенькой и узенькой юбчонке, пожалуй, будет опасной подругой для честных девушек. Но опасения эти вскоре рассеялись. Отец Тани был рабочим кожевенного завода. Она закончила школу-девятилетку и после двухмесячных учительских курсов была направлена на работу в деревню. Таня вскоре привыкла к деревенской жизни, привыкла и к людям, простым и нетребовательным. Пожилые называли ее Татьяной Михайловной, молодые — Таней. В первое время она немного скучала, но когда втянулась в работу, влилась в среду комсомольцев, дни стали проходить незаметно. Ей теперь иногда казалось, что в этом селе она живет много лет и давно знает его жителей.

Но вот отношение к Тане стало меняться. По селу проплыл слушок, что она находится в тайной связи с Григорием Канаевым — человеком, как известно, семейным. Неизвестно кем пущенный слух этот несколько обескуражил истинных почитателей Тани. Не хотелось верить этому, но молва шла из уст в уста, из дома в дом. В деревне уж такой обычай: виноват или не виноват, но коль пошли толки, значит, уже находишься под сомнением. Эти слухи сказались и на вечерних занятиях с неграмотными. Количество посещающих школу резко уменьшилось. Особенно отсеялись замужние и пожилые женщины, не пожелавшие учиться у «бесстыдницы». Время шло, Таня занималась своим делом, не замечая ни двусмысленных улыбок парней, ни перешептываний подруг за ее спиной. Каждый день поздно вечером она усталая, но довольная возвращалась в свою каморку в доме Сергея Андреевича.

Сегодня она пришла раньше обычного, на вечерних занятиях народу было немного, а на репетицию почему-то совсем не собрались. Войдя к себе, она, не раздеваясь, прилегла на постель. Читать не хотелось, спать было еще рано. Маленькие ручные часики с круглым чугунным корпусом, подарок отца после окончания девятилетки, лежали на столике и показывали девятый час. Из-за ситцевого полога, заменяющего дверь в ее комнату, выглянула Елизавета.

— Я думала ты спишь или читаешь, — сказала она, присаживаясь к ней на постель.

— Так, задумалась. А ты чего рано пришла с гулянья?