Леса хватит на всех

За спиной затрещали сучья, раздался испуганный вскрик, и сейчас же рванула назад затянутая на поясе верёвка. Виктор обернулся — Ева завалилась на спину и беспомощно барахталась, даже не пытаясь встать, но ноги увязли в травяных петлях на обочине тропы. Но женщина не обращала на это внимания — она истошно, пронзительно визжала, зажав уши ладонями, на губах пузырилась кровавая пена. Он кинулся, было, к ней, но страшный гул навалился, смяв жалкий защитный барьер воска, и ввинтился в мозг ржавым шурупом. Виктор упал на колени — глаза ничего не видели, мир вокруг закрутился цветными косицами… И где-то на периферии звучал панический крик Гоши: «Выброси! Сейчас же выброси, идиот, Сдохнешь, и её погубишь!..»

Виктор лишь с третьего раза понял, что от него хотят. Слепо зашарил по карманам, нащупал складной нож и, не глядя, отшвырнул его куда-то в бок. Сразу стало легче — не то, чтобы гул отпустил, но стал прозрачнее и уже не ломал кости черепа, а лишь скрёб по ним — противно, нудно, но уже почти безопасно…

«Иди! Вставай, и тащи её! — надрывался где-то на краю сознания лешак. — И стишок, стишок не забывай, попадёте!..»

И тогда он выловил в заполнившем мир мельтешении ниточку детской песенки: «…вместе весело шагать по просторам, тра-та-та…», запредельным усилием вздёрнул себя на ноги — и пошёл, волоча за собой бьющуюся в судорогах Еву, инертный груз, словно неподъёмный мешок с мокрым песком, тяжёлый, цепляющийся за грунт мёртвым якорем…

«…и, конечно, припевать лучше хором, тра-та-та, лучше хором…»

…Шаг… шаг…. Она перевернулась на спину, и идти сразу стало легче — ноги женщины высвободились из петель хищной травы, а спереди помогала натянувшаяся верёвка, в которую всеми своими лешачиными силами впрягся Гоша.

…Шаг… шаг… «…вместе весело шагать по просторам…»

Потом они долго сидели, прислонившись к стволу особенно коренастого дуба, спрятавшись, словно в нише, в развилке между двумя громадными корнями. Гоша сбегал куда-то и приволок в наскоро сооружённой из коры корчажке воды — ледяной, до ломоты в зубах, прозрачной и неимоверно, невозможно вкусной. Ева, повозившись, угнездилась у него на коленях, свернувшись калачиком — он осторожно обтёр следы крови с её губ и щеки. А сам Виктор сидел и бездумно смотрел перед собой. Он попытался собрать по кусочкам события последней четверти часа — но так ничего и не вспомнил, и бросил это занятие.

— Ничего, ничего… — скрипуче гудел лешак, подсовывая под бок женщине пучок мха, — Главное — прошли ведь, пропустил Запретный Лес! Теперь уже недалеко: вот отдохнём и поплетёмся дальше. А что нож не оставил, где было велено — так что ж? Вечно вы, человеки, не слушаете, а я ведь предупреждал! Ну да теперь самое трудное позади, теперь полегче станет…

«…И, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором…»

Миновав страшный пруд, тропа стала неузнаваема. Она словно смирилась с незваными гостями, упорно пробирающимися по ней в заповедную глубь, и перестала хватать их за ноги, выматывать душу мелкими каверзами — словом, пакостить, где только возможно. Душная тяжесть, подпиравшая с обеих сторон, отпустила, и теперь Виктор шагал, чуть ли не насвистывая, и без опаски озирался по сторонам.

А посмотреть было на что. Дубы здесь хоть и не вымахивали ввысь на зависть иным московским высоткам, и к тому же, отличались редкой кряжистостью. Вокруг каждого можно было смело совершать променад и человек, не следящий за физической формой, пожалуй, и не выдержал бы такой прогулки. Особенно если учесть необходимость перебираться через громадные, похожие на чешуйчатых питонов, корневища, глубоко утопленные в грунт. Тропа виляла между ними, а нижние ветви нависали вверху метрах в двадцати — в результате пространство дубравы, практически лишённое подлеска, напоминало готический собор, заставленный гротескно-толстыми колоннами. Между перепутавшимися корнями, в многолетнем слое палой листвы, нет-нет, да и проглядывали куски асфальтового покрытия и обломки бетона. Где-то здесь, прикинул Виктор, проходило Шоссе Энтузиастов.

— Эти дубы растут прямо из корневищ Отче-Дерева. — объяснял на ходу Гоша. — Вообще-то его корни раскинулись под всем Лесом, но здесь переплетения выходит на самую поверхность. Мы, лешаки, как поняли, в чём дело, решили это использовать.

— Это как? — удивилась Ева. Сама она, как и Виктор, не видела гигантского Отче-Дерева, возвышающегося на холме в Ховрино, знала о нём только из рассказов Бича со Студентом, да «партизан»-барахольщиков. И представление о его грандиозности, об ауре исконной мощи, распространяющейся оттуда на весь Лес, имела.