Леса хватит на всех

— Знаете, как к яблоне черенки прививают? — продолжал меж тем Гоша. — Мы поступили так же: расчистили самые мощные корни и привили к ним саженцы дубов. И что вы думаете: за два года вымахали, похлеще, чем в Петровской обители, у друидов! С тех пор так, постепенно, Терлецкое Урочище и обустраиваем. Всё здесь особое, исконное, подлинное.

— Да уж… — Виктор остановился, любуясь особо развесистым лесным гигантом. — Вашим дубам позавидует даже тот, пушкинский, с Лукоморья. Жаль, учёного кота нет.

— Почему же нет? — обиделся лешак. — А это, по твоему, кто, белочка?

Виктор глянул туда, куда указывал узловатый, словно высохший сучок, палец — и обмер. Из густой листвы на него недобро желтели глаза здоровенного баюна.

— Кхм… — он на всякий случай сделал шаг назад и едва не запнулся о корень. — И ведь не поспоришь… А песни петь он умеет?

В ответ громадный кот издал глухое то ли урчание, то ли рокот — надо признать, не лишённые некоторой мелодичности.

— Умеет, как видишь! Он вообще у нас умный. — похвастался Гоша. — Золотой цепи, правда, нет, ну да она тут и ни к чему. Вольные у нас все, что деревья, что звери.

— А сказки? — поинтересовался Ева, не отводившая от саблезубой рыси взгляда. Виктор заметил, что рука её шарила в воздухе ища и не находя шейку приклада. — Сказки-то как, говорит?

— А то, как же! — физиономия лешака со скрипом изобразила улыбку. — Только не всякий их сумеет услышать. Вы вот, к примеру — не сможете.

— А ты?

— Лешак я, или где?

Баюну, видимо, надоело созерцать двуногих, по недомыслию забредших в его владения. Он встал, зевнул, сверкнув здоровенными, в полтора пальца длиной, клыками, и бесшумно исчез в ветвях.

— Фу ты… — выдохнул Виктор. — Так и заикой сделаться недолго!

— Здесь, вообще-то, безопасно, ежели, конечно, не просто так явиться, а по приглашению, и без дурного умысла. — отозвался лешак. — Одно слово — парадиз. А дышится-то как, чуете?

И действительно — весь гигантский неф этого лесного собора был вместо ароматов воска и ладана да осторожных шагов служек, заполнен древесными стуками, шорохами, шорохами, запахами сухого мха, прелых грибов и терпким танинным духом. Солнечные лучи пробивались через непроницаемые с виду кроны, словно сквозь неровные витражные стёкла, и играли на коре, на космах лишайников, на утоптанном грунте тропы жёлтыми, изумрудными, золотыми зайчиками.

— И жёлуди, небось, лопатой гребёте? — попыталась подколоть лешака Ева. Тот глянул на неё — коротко, строго, укоризненно.

— Это ты брось. — насупился лешак. — Жёлуди — это ваше, людское, нам ни к чему. Ни один из тех, что появился здесь, в Урочище, его пределов отродясь не покидал, и впредь не покинет. Незачем это, баловство…

Словно в ответ на его тираду один из дубов вблизи тропы отозвался протяжным скрипом. Гоша с треском хлопнул себя по потрескавшемуся лбу.

— Вот же, замшелый пенёк! — посетовал он. — Тут, рядом, один ваш знакомец обретается — может, зайдём, проведаем?

— Знакомец? — удивился Виктор. — Кто?

— Я, кажется, знаю. — ответила вместо лешака Ева. — Что ж, веди, а то, и правда, не по-человечески. Кто его, страдальца, бедолагу, ещё тут навестит?

* * *

— Никогда такого не видела… — прошептала Ева. — Рассказы слышала, но, честно говоря, думала, что это всё байки. Про друидов, сами знаете, чего только не болтают…

— Ты нас с друидами-то не ровняй! — нахмурился лешак. — У них это вроде как кара, наказание. А здесь человек новую жизнь получает. Правда, непросто это, ну так и младенец в муках рождается…

На первый взгляд, в картине, открывшейся их взору, не было ничего необычного. Ну, прильнул всем телом к дубу — мало ли на свете чудаков, разговаривающих с деревьями, и готовых часами простоять вот так, в обнимку с древесным стволом? И только при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что человек не просто прижался к коре — нет, он врос в неё, так, что правая сторона тела вместе с бедром, рукой и половиной головы не были видны. По линии раздела плоти и древесины кора истончалась, прорастая в кожу — в особенности там, где следы недавних ужасных ожогов были особенно заметны.

— Это только начало. — тихо проскрипел Гоша. — Ещё месяц, два, и кора покроет его целиком.

— Ему больно? — помедлив, спросила Ева.

Лешак кивнул.

— Путь с того света назад, на этот непростой. Из дерева Седрик выйдет уже полноценным лешаком.

— Он нас узнаёт? — осведомился Виктор. Вслед за своими спутниками он тоже понизил голос до свистящего шёпота.

— Понятия не имею. У меня-то всё по-другому было. Тогда ещё Терлецкого Урочища не было — во всяком случае, в нынешнем его виде. Постепенно корой обрастал, год за годом.

— И долго ты… того… ждал?

Гоша озадаченно поскрёб затылок. Посыпались клочья мха и мелкие веточки.

— Да, почитай, лет пять ушло.

— А ему сколько мучиться?

— Меньше, конечно. Через год своими ногами пойдёт, лешачиными.