Леса хватит на всех

— Я, юноша, и есть тот самый, тысячный. — Он говорил негромко, протирая тарелки свисающим с плеча полотенцем, расшитым по краям моргендовидами, семисвечниками и крючковатыми буквами еврейского алфавита. Такие же украшали простенки между окнами рядом с громко тикающими часами в деревянном корпусе и гирляндами синевато-красных луковиц.

Одно слово — шинок.

— Когда все евреи уезжали в Америку, благословенную страну за океаном, — продолжал Шмуль, — я остался. Когда все евреи поехали в землю обетованную, Израиль — я тоже остался. И когда пришёл Зелёный Прилив, и все, и евреи и гои — побежали из города — я таки да, обратно остался! Зачем, спросите вы, такой молодой и умный? Ой-вэй, если бы Шмуль знал за ответ…

Этот монолог, слово в слово воспроизводимый каждый раз в ответ на вопрос о том, зачем понадобилось открывать заведение в такой глухомани, Егор слышал, по меньшей мере, трижды, и всякий раз получал неподдельное удовольствие от этого номера разговорного жанра. Шмуль вообще был нерядовым собеседником, чем-то напоминая Мартина. Правда, шинкаря никто и никогда не видел пьяным — но в остальном у него с главным университетским пропойцей было немало общего. Мартин даже красовался на групповой фотографии, висящей на стене шинка — вместе с самим владельцем и компанией жизнерадостных личностей не первой молодости. По словам шинкаря это были писатели-фантасты, его коллеги, собравшиеся на каком-то конвенте в последнем пред-приливном 2023-м году, а Мартин находился в этой компании на правах редактора одного из издательств, публиковавших фантастику.

Дверь скрипнула, на пороге возник Чекист. В руках он держал листок бумаги. «Партизаны», устроившиеся в дальнем углу, разом повернулись к командиру, но тот отмахнулся — «сидите, бойцы, отдыхайте, закусывайте, без вас порешаю…»

Егор пригляделся — листок был из тонкой рисовой бумаги. На таких, экономя вес, писали послания для беличьей почты.

Впрочем, Чекист и сам подтвердил эту догадку.

— Уважаемый… — обратился он к Шмулю, дождавшись, когда тот закончит обращённую к Егору филиппику. — Тут до вас дело имеется… собственно, не до вас, а до вашей супруги. Посмотрите?

И помахал листком перед крючковатым носом хозяина заведения.

С тяжким вздохом, в котором, казалось, уместилась вся вековая тоска еврейского народа, Шмуль принял бумажку. Прочёл, пошевелил губами — вывороченными, красными, — перечитал ещё раз. На лице его отразилось лёгкое недоумение.

— Розочка, душа моя! — позвал он. На зов из дверей позади стойки выглянула супруга шинкаря — как и он сам, она имела мало общего с описанными Шолом-Алейхемом портретами обитателей местечек. — Тут хороший человек помочь просит. Ева, докторша из егерей, ты должна её помнить…

Мадам Шмуль мелко закивала, вытерла руки о передник и взяла письмо. Прочла и зашарила глазами по залу. Чекист, похоже, этого и ожидал — он метнулся в угол и выволок оттуда две большие плетёные корзины. От корзин отчётливо тянуло сыростью и прелью.

— Грибы, значит?.. — протянул шинкарь. — Даже спрашивать боюсь, зачем они ей понадобились, но уж точно не для потушить в сметане. Сделаешь, дорогая? А молодые люди тебе помогут.

Чекист сделал указующий жест. Один из бойцов, чернявый, цыганистого вида, с перстнями, наколотыми на пальцах, подхватил корзины и потащил на кухню вслед за Розочкой. Вскоре оттуда раздались сдавленные проклятия на фене, перемежаемые громкими еврейскими причитаниями.

— То-то… — ухмыльнулся Шмуль. — Розочка ему быстро вложит в голову, как делать разных полезных вещей, а не только по Лесу шляться. Да и дел-то там — почистить эти ваши грибы да замочить в солёной воде с уксусом, пока сама мадам Ева за ними не придёт.

Он вздохнул (Егор уже стал прикидывать, не начать ли считать вздохи?) и вернулся за стойку.

— Это таки всё, молодые люди, или будете уже кушать ваш обед?

— Обязательно пообедаем. — заверил он шинкаря. — Только посылочку вам вручим, от Кубика-Рубика. Давайте, парни, её сюда!

Чекист кивнул и скрылся за дверью. Шмуль проводил его заинтересованным взглядом.

Через несколько минут командир «партизан» объявился опять. На этот раз он ввалился в шинок задом наперёд, отдуваясь под тяжестью длинного, размером с поставленный на бок холодильник, ящика. С противоположного конца нелёгкую эту ношу поддерживал Яцек.

— Вот вам здрасьте через окно! — Егор сделал приглашающий жест. — Прикажете распаковать?

Фанера и тонкие рейки недолго сопротивлялись австрийскому штык-ножу в руках барахольщика. Отлетели с треском боковые стенки, испещрённые наклейками транспортно-логистических фирм (иные, ламинированные прозрачной плёнкой, уже расползлись нечитаемыми кляксами), вывалилась на пол груда упаковочной стружки, которой неизвестный грузоотправитель предусмотрительно заменил пенопластовые шарики, и перед глазами присутствующих предстала она. Массивная, из клёпаной меди, подставка тёмного дерева, старомодные шкалы со стрелками. Всюду блестящие трубочки, краники, решётки, стекла водомерных трубок и емкостей для молока и сливок…