Лёшенька

По молодости Феня не сразу поняла, что затяжелела, а потом испугалась страшно, и не осмелилась сказать ни матери, ни своему возлюбленному. Как ни таилась она, нося широкие сарафаны и подвязывая живот полотенцем, мать всё же заметила.

Феня сидела на лавке с каким-то рукоделием, вдруг замерла, прислушиваясь к себе. Тихая улыбка засветилась на её лице, девушка не замечала, как мать сверлит её взглядом.

Матрёна подскочила к дочери и рывком задрала подол, Феня и ахнуть не успела. Вот он, круглый живот во всей красе.

– Сучка… – прошипела она. – Дофорсилась, догулялась, вертихвостка окаянная! Кто?! Отвечай кто?! Этот колченогий?!

Феня плакала, закрываясь от пощёчин руками. В сердцах оттаскала Матрёна беспутную дочь за косу, сдёрнула со стены кнут и вылетела из избы.

Подобно разъярённой фурии возникла она на пороге Костиной избы, сжимая в кулаке кнут. Константин недоумённо уставился на соседку, переводя взгляд с кнута на её красную физиономию.

– За коровой собралась, тётка Матрёна?

– Я тебе покажу корову, ирод ты жеребячий! Обрюхатил девку, ей шешнадцатый годок всего! Баб тебе мало, кобелю колченогому?! Живот на нос лезет у Феньки!

– Да может почудилось тебе, тётя Матрёна? Феня завсегда справная была, в теле, – лепетал Константин.

– Почудилось?! – взвилась Матрёна. – Вот я тебя кнутом отхожу, как мне почудилось! Ой, горе мне, позор на мою головушку! Что отцу-то скажу, как с войны придёт?

– Повенчаемся мы с Феней, если надо, – после молчания обронил Константин. – Коли такое дело, то я не отказываюсь, ежели она согласна.

– Куды ж ей деваться с животом? – успокаиваясь, проворчала Матрёна. Приходи сёдни, поговорим.

***

Они обвенчались в маленькой церкви.

После было застолье с угощениями и добытой с большим трудом водкой. Гости пили, закусывали яичницей и жареной рыбой, мясным и капустным пирогом.

У Константина в лице читалась растерянность, будто только проснулся и не понял происходящего. Феня в белом платье с мелкими цветочками на подоле, была весела и оживлена. Подкладывала мужу на тарелку то кусок рыбы, то картошку, смотрела влюблёнными глазами.

Гости с любопытством поглядывали на молчаливого Лёшу, ковырявшего вилкой яичницу, а один подвыпивший родственник Матрёны всё приставал к нему:

– Что, Лёшка, новая мамка у тебя теперь, да? Чего молчишь? Али ты немтырь?

Лёша не проронил ни слова, перевёл взгляд на стену, где висела фотография матери и отца. Фотографии не было, должно быть, Матрёна подсуетилась и сняла её. Лёша тяжело вздохнул, сгрёб свой картузик и вышел на улицу.

Там шла своя жизнь. Мальчишки играли в куру, бабы с вёдрами толпились у колодца, набирая воду и сплетничая. Мимо проехала рыжая лошадь, запряжённая в повозку. Возница приветливо кивнул и махнул рукой. Да это же Антип!

– Дядя Антип!

– Лёша! Иди сюда, на-ка гостинчику, лисичка передала! – хитро улыбнулся Антип, и протянул кулёчек орехов.

Покосился на открытые окна избы, из которых доносились песни и гул голосов.

– Праздник какой отмечают, что ли?

– Тятя женится. Гуляют.

– Ну-у? Хм… что ж, бывает. Надо зайти поздравить молодых. Лёша, подержи лошадь.

Мальчик взял лошадь под уздцы.

– Хлебца хочешь? – вынул из кармана краюшку хлеба.

Лошадь потянулась к хлебу мягкими губами.

Антип вскоре вышел из дома.

– Соскучился по Яшке и Полинке? А то поехали со мной, погостишь немного. Вера Семёновна обрадуется, завсегда приветы тебе передаёт. Тятька разрешил. Ну как, едешь?

Лёша быстро – а вдруг передумают! – забрался в повозку.

– Но-о, Жозефинушка, пошла, родимая!

Повозка покатила по улице и исчезла за поворотом.

5

Антип остановил лошадь возле знакомого домика с резными ставнями.

– Тпру-у-у, Жозефинушка, приехали!

Лёша спрыгнул с повозки и первым побежал в избу. Мать в подоткнутой юбке мыла полы, Яшка помогал, гоняя голиком грязную воду.

– Кто там? – прищурилась она. – Господи, Лёшенька! С братцем Константином что-то стряслось?

– Ну что ты, Семёновна, почему сразу стряслось? Соскучился мальчонка, погостить приехал, – успокоил появившийся в дверях Антип.

– Ну слава богу. А мы-то как соскучились!

Мать вытерла руки фартуком и поцеловала Лёшеньку.

– Яков, посмотри не отвязалась ли кобыла, а Лексей тебе подсобит. Мне с матерью поговорить надо, – подмигнул конюх.

– Проходите, Антип Николаич, – спохватилась мать, – чаю попьём, самовар горячий.

Она засуетилась возле самовара в медалях, а Антип тем временем рассказал новости.

– Женился, значит, а мне не сказал, – с горечью заключила мать. – Я видела Феню, догадалась, что тяжёлая она.

– Ты его не осуждай, Вера Семёновна, – сказал Антип, принимая у матери чашку с чаем.

– Господь с вами, я не сужу. Живое тянется к живому, не век же одному жить. А с Лёшей-то как теперь быть?

– Поговорите с ним, решите… Феня добрая девка, обижать мальчонку не станет. А Матрёну ты хорошо знаешь? – хлебнул из чашки Антип.

– Матрёшку-то? Конечно. Девчонками бегали, играли вместе. Как детки родились, так уговор у нас шутейный был, чтобы поженить моего Яшку и её Феню, – улыбнулась мать.