Леший

Мы возвратились в поселок, словно месяц до этого безвылазно жили на лесозаготовках. Намокшая обувь чавкала. Настроения никакого. Президент приехал и уехал. Мост цел. Все замечательно, а настроения нет. А все оттого, что «Коршун» нас чуть не заклевал.

По прибытии в Моряковку Иванов заставил дежурную смену взять в гараже колесную пару – притащить с реки моторку и спрятать от посторонних глаз.

На крыльце, сидя на скамейке в тени козырька, нас поджидал Нелюбин. Он больше всех был в курсе милицейских дел.

– Слыхали? Лодка в мост врезалась, случайно, перед выступлением президента. И еще, говорят, в Иштане зеленые акцию провели. Против засорения природы выступают. Не велят, чтобы консервными банками разбрасывались. Вот невидаль. Без стрельбы не обошлось, и двоих даже ранило. Тяжело. До больницы не довезли, скончались. Вот дела! А главным у них там знаете кто? Леший! Вот телеграмма пришла по нашему ведомству. Сам губернатор требует оказать всяческое содействие местной милиции. Просит вести борьбу с проникновением в леса посторонних лиц… Ввиду пожароопасного периода. Считай, скоро опять ОМОН нагрянет – тайгу чесать. Действительно делать нечего кому-то. А этот козлик, сыночек банкирский, до сих пор на свободе гуляет. Недавно вернулся, говорят, из Швейцарии. Там ему агрегат перебрали – коту блудливому…

Фролыч бормотал. Мы молчали, сидя на ступеньках в мокрой обуви.

– Вас где весь день носило? – наконец спросил Фролыч. – На рыбалку, что ли, мотались, или, может, утопленника поймали где?

– Да нет. Сетки бросили, а найти не смогли. Видно, кто-то снял, – сказал опер.

– Сорвало, может, – предположил Фролыч.

– Может, – устало произнес Иванов. – Теперь без рыбы сидеть будем, и зарплату еще не скоро выдадут…

Нелюбин вздохнул, бормоча:

– Тогда я пошел. Телеграмма в дежурке лежит на столе. Пусть зарегистрирует у себя дежурный. Она мне как-то ни к чему. Окончательно, кажется, тронулись там, – он ткнул пальцем в козырек над подъездом.

– У тебя как с этим? – крикнул ему вслед Иванов. – Патроны не отсырели?

– Какие патроны? – Нелюбин остановился. – А-а! Те самые?! Нет, не отсырели. И механизм в порядке… Недавно опять смазал. Старуха, спасибо, помогала. Зови, в случае чего, вместе постреляем, – и он рассмеялся.

Иванов промолчал, лишь слабо кивнул и улыбнулся. Нелюбин скрылся из вида. На безлюдной площади в тени колючего репейника лежала коза и двое козлят. В стороне от них стоял как вкопанный и смотрел сквозь горячее пространство козел. Иногда он встряхивал сонной головой и тогда раздавался ослабленный звук колокольчика.

– Что нам дальше делать, полковник? – спросил Иванов, глядя под ноги.

– Ботинки менять, ноги мыть…

– Я имею ввиду покушение на Первого.

– Сообщу по собственным каналам. Кстати, давно ты ходишь в капитанах?

– Два срока, – ответил тот все так же устало. – Здесь же сельские «потолки». В городе давно ходил бы майором…

Но я не жалел оперативника. Почему-то его положение показалось мне не таким уж плохим.

Иванов продолжил:

– Живем в лесу, молимся колесу. Раз в год бываем на ярмарке – вот и вся наша жизнь. Выпить хочется. Никогда не приходилось убивать живых людей… Стрелял ты, а мне кажется, что это был я…

Я не стал его переубеждать. Он был прав.

– Идем ко мне. Хоть я и сам в гостях. Истопим баню. Попаримся. А потом посидим. Кстати, сегодня, кажется, суббота.

Он молча согласился. Мы встали и пошли тротуаром. На плече у меня лежал мешок с продолговатым предметом внутри. Идут два усталых мужика – ничего странного, с рыбалки. Позади раздался свист. Оглядываемся: на перекрестке, ссутулившись, сиротой казанской стоит Грузин.

– Идем, Коля, – позвал я издали.

Тот быстро догнал нас.

– Мотор барахлит… Перебрать бы.

– Не время, Коля, – произнес Иванов.

– Да я быстро. За день переберу. Клапана гремят, дымит и не тянет.

– Смотри сам…

На следующем перекрестке, у двери с надписью «продукты», мы сбавили ход и остановились. Поллитра еще никому не мешала. Мы вошли внутрь и купили три бутылки водки, буханку хлеба, несколько банок под названием «язь в собственном соку» и мясной рулет. Положили все это в мешок и продолжили путь.

Втроем мы подошли к дому тетки Матрены. Сестрицы, как по заказу, сидели на лавочке у палисадника и смотрели в нашу сторону…

Вечером мы парились в бане, а потом отдыхали под навесом. Затем тут же, под навесом, тетка Матрена, добрая старушка, накрыла нам стол: помидоров у нее еще не было, а вот огурцы уже пошли.

Мы выпили и принялись закусывать.

Находясь далеко в Москве, я мечтал оказаться в Нагорном Иштане. Но вместо родной деревни оказался в медвежьих угодьях. Здесь действуют новые правила. В любой момент мои планы, а вместе с ними и благополучие матери разлетятся, как дым. Может быть, я вообще не должен был сюда приезжать. Мать давно привыкла к одиночеству, да и что это значит, одиночество, ведь мы одиноки, даже находясь в компании.

Я тоже одинок, хотя и живу среди людей. У меня множество друзей, в том числе референт министра. У меня много товарищей среди охотников и рыболовов. Иванов и Грузин – чем тоже не товарищи? Они тоже рискуют, но для чего?