Леший

– За вас…

Я поднял стакан и произнес что-то невразумительное. Мы. Они. Они сильны деньгами.

Мы, сидящие под навесом три мужика, – чем сильны? Мы знаем, для чего живем, потому что непритязательны и просты. Для чего живут они, сильные мира? Чтобы произвести как можно больше навоза?

Они все оставят здесь детям…

Детям? Но те промотают остатки капитала, потому что не знают ему настоящую цену. Они хотят жить кучеряво. Они хотят, чтобы им кланялись. Валялись у них в ногах.

Но в таком случае пусть не рассчитывают на всенародную любовь.

Солнце село в еловые палки. Мы вышли со двора на улицу.

– Могу развести по домам!

– Ни в коем случае, – отказался Грузин. – Сами дойдем.

Над спуском к реке висела тонкая пыль. На перекрестке мелькнула белая иномарка, и опять все стихло. На товарищах сухая обувь. Она успела высохнуть в бане.

«И впрямь, – согласился я, – сами доберутся, не господа… Ведь за рулем надо сидеть с трезвыми глазами и ясным умом…»

Глава 19

Двое суток прошло в напрасных ожиданиях: капитан-механик «Коршун» а» даже не думал звонить. Несколько попыток связаться с ним по телефону ничего не дали. Женский голос отвечал, что мужа оставили на судне сверхурочно из-за болезни сменщика.

Между тем напарница не оставляла теперь меня в покое. Кажется, она решила совершить реванш. Телефон трезвонил через каждые полчаса. Я обещал, что скоро действительно прибуду к гостинице Советская, что постоянно помню о ней и ни за что не забуду и что вообще нас ждут великие дела. Она висела у меня, словно кирпич, на шее и постоянно тянула вниз. Наконец она поверила. Для пущей достоверности я сам несколько раз позвонил ей, задавая нелепые вопросы: когда она родилась и как писать о ней в рапорте об уже проделанной работе. Дама действительно была из нашего учреждения, но я не доверял ей – слишком долго она бродила между главным вокзалом и поповской усадьбой. Отец Николай подтвердил: «Была такая, пустил на ночь…»

Последний звонок донял ее. Я вновь напомнил о погибшем напарнике, и она окончательно отстала. Главное, между прочим, дошло до меня без труда. Напарница по-прежнему требовала акции возмездия, у нее просто чесались руки.

В перерывах между звонками я писал подробный отчет о проделанной операции, в конце которого добавил скромную фразу: «Оперуполномоченному Иванову полагал бы присвоить специальное звание – подполковник милиции – на одну ступень выше звания по должности. Внештатного оперативного уполномоченного Павлова – зачислить на службу в органы внутренних дел, несмотря на возраст, с учетом службы в Советской армии…» Пусть читают и восторгаются: в стране есть на кого положиться. Возможно, я превышаю собственные полномочия и не имею права просить, поскольку не являюсь их прямым или непосредственным начальником. Но написал я то, о чем думал. Без них было бы не справиться с вопросом, возникшим, будто чирей, на ровном месте. Благодаря бывшему прапорщику и местному оперу Первый благополучно взмыл в небо. Правда, никто об этом до сих пор не догадывался. Я готов свидетельствовать, участвовать в осмотре места происшествия – наверняка там остались следы от пуль. Я готов свидетельствовать и против местного олигофрена, пардон, олигарха, если это что-нибудь даст.

Как юрист, я верил в торжество справедливости. Однако другая часть мозга – та, где свил гнездо специальный агент, – сопротивлялась: – «Тебе хочется политического скандала под названием громогласный судебный процесс. А ты уверен, что уголовное дело в этих краях хотя бы возбудят? То-то и оно…»

«Бодливой корове бог рог не дает. Мы бы им дали, если бы они нас догнали…»

Если бы юрист был местным начальником, то все бы здесь сидели. Возможно, местный прокурор действует здесь свободно и даже демократично, насколько позволяет поводок.

После долгого молчания телефон вновь затрезвонил. Это могла быть напарница. Помощница моя дорогая. Век бы тебя не видеть. Начнет опять требовать, чтобы я куда-нибудь бежал с автоматом наперевес. А ведь я говорил, что не боец вовсе. Мое дело – собирать данные. По крупицам. Нехотя я включил аппарат.

– Да, дорогая…

– Это капитан теплохода «Коршун». У меня мало времени. Сегодня судно войдет в Моряковский затон. Можем встретиться у первого причала и поговорить. В шесть вечера.

– В Моряковке?

– Так точно. Будем в плавучем доке. Нам дали час, чтобы поставить заплату ниже ватерлинии.

– Хорошо, – согласился я.

Согласие получалось вынужденным. Этими условиями капитан сужал возможность маневра с моей стороны. Звонок застал меня врасплох, и соображать пришлось быстро. Вечер мог оказаться последним в моей жизни, если механик задумал крутить и выбрал при этом деньги. Тем хуже для него. Кожемякин устал притворяться, просить помощи и пойдет на встречу один, не поставив в известность даже местного опера.