Леший

Солнце, прыгая между сосен, быстро пряталось за парком. Я упрямо сидел в машине, поочередно набирая телефонные номера Иванова и Павлова. Сегодня я отправил почтой отчет с их данными. Они причислены чуть не к лику святых. Неужели меня накололи, как последнего лоха, и все это время я был под контролем? У меня был друг детства, и того в последний момент я лишился. Чачин, за что ты меня предал, Алешенька ты Попович? За что? Почему ты не сказал мне об этом прямо? Я перебежал тебе дорогу, но где и когда? Ты упрям как осел. Ты всегда был им – тупым и упрямым, даже тогда, когда проигрывал со всей очевидностью.

Я продолжал сидеть. На звонки никто не отвечал. Пора принимать решение, потому что потом станет поздно. Если я не успею, он будет здесь вечно, пришелец.

«Мы решим все ваши проблемы. Обращайтесь к нашим дилерам… или килерам…»

Надо же так случиться, что под рукой нет ни Иванова, ни Павлова. Виноват в этом я сам: плохо договорился и не поддерживал связь в последние сутки. Наступала пора выезжать, чтобы засветло подготовить место для наблюдения. Иванов не обязан передо мной отчитываться. Его могли неожиданно вызвать в город с отчетом – вот он и задержался.

В наступающих сумерках у забора за перекрестком мелькнула в зарослях полыни чья-то фигура. Человек будто прилег к забору. Время выходить, но тот не торопится. Живот, может быть, закрутило у человека. Я направил в его сторону прибор видеонаблюдения: из кустов в мою сторону торчали чьи-то подошвы. Возможно, я ошибся, и виновато не расстройство пищеварительного тракта. Просто человек решил отдохнуть – вот и прилег в траве… на вольном воздухе… среди козьих следов, полыни и лопухов. Воздух там действительно чудный.

С «горбатым» под курткой (приклад убран, поэтому автомат хорошо прятать) я двинулся в обход. Вошел во двор администрации, обошел пустынным двором, затем прошел мимо почты, пересек другую улицу и вышел к кустам со стороны школьного стадиона. В кустах за решетчатой изгородью лежал мужчина лицом вниз. Затылок у человека был в крови или жидкости, похожей на кровь.

Я перелез через изгородь и вновь нагнулся над человеком. Казалось, он не дышал. На затылке виднелась продолговатая широкая рана, будто от стального прутка. Он словно сунул свой затылок под наждачный круг – часть кажи снята вместе с волосяным покровом. Такое возможно при касательном ранении головы из огнестрельного оружия. Пуля прошла, сняв часть человеческой мякоти и не задев мозг. Ему повезло, если не разбита черепная коробка.

Под лицом у раненого большой лист лопуха размером с подушку. Я где-то уже видел этот затылок и эти густые, с кучерявинкой, серые волосы. Уши мне тоже знакомы. Надо было рассмотреть субъекта. Оглянувшись по сторонам и никого не заметив, я вновь нагнулся над ним. Конечно, человеку не повезло, он балансировал между жизнью и смертью.

Ухватив пальцами за височные кости, я слегка приподнял голову над травой и повернул в бок. Человек застонал и открыл глаза. Это был Чачин. Ошибиться было невозможно. Я сразу узнал знакомую физиономию с характерным заостренным подбородком и выбитыми зубами. Он намеревался сделать на мне деньги, но сам при этом сел на знаменатель. Кто-то провел под ним черту. Быстро, однако, списали товарища в тираж.

Чачин шмыгал носом и пытался подняться, но у него не получалось.

– Что, Чачин, – приехал? – спросил я. Заработал денег, но распорядиться не смог?

– Каких еще денег? – Он смотрел мне в ботинки.

– Я это, Алешенька. Толя Кожемякин.

Чачин напрягся телом, глядя снизу вверх, и вновь простонал:

– Вижу… Значит, судьба нам встретиться. Здесь и сейчас… Я ведь шел к тетке Матрене, чтобы застать тебя.

– Чтоб подороже продать?

Он молчал, не оправдывался. Затем продолжил:

– На этот раз ты опять выиграл… нашу войну.

– Какую?

– Сам знаешь… Я шел, хотел предупредить… В таком деле нельзя обманывать…

Он замолчал, теряя силы, однако вскоре опять продолжил:

– Они решили купить меня за пачку махорки… И я, дурак, согласился.

– Знаю.

– Но я просчитался… Не на тех поставил. Не в той команде сыграл. Слушай… – Он оживился. – У них сгорела машина, и там два трупа. С дырками в головах. Они подумали, что я обманул их, что предупредил тебя о налете. Меня опять посадили в джип и привезли в парк – туда, где раньше было стрельбище. Они пытали… Я ничего не сказал, потому что не знал. Они думали, я больше не жилец, и говорили с кем-то по телефону: – «Он, говорят, поедет туда, тот самый полковник-москвич. И это будет его последняя поездка, потому что капитан обвел его вокруг пальца. Капитан по-прежнему за них. Не надейся на него, Никита… Кожемяка. Они тебя возьмут… не ходи один… вообще никуда не ходи. Уезжай…

Он назвал меня как в детстве: Никита Кожемяка, сказочный богатырь.

– Не надейся, – произнес я. – Тебе я никогда не верил. Особенно тогда, когда ты был Алеша Попович. Хитрый больно был богатырь, хотя и прославленный.