Лесков: Прозёванный гений

Лишь однажды (видимо, еще до истории с легендами) между ними вдруг вспыхнуло доверие без оговорок, но совсем краткое, буквально длиной в несколько мгновений. «Я помню две минуты в нашей жизни, когда мы пошли друг к другу…»⁴⁸⁹ – писал Лесков Суворину 20 октября 1889 года. Возможно, именно об этом дне вспоминает сын Лескова, рассказывая, как однажды зимним морозным вечером к ним в дом вдруг явился Суворин «в одном хорошо запорошенном снегом сюртуке, без шапки»: «Захлопнув выходные двери, Паша (горничная. – М. К.), за которою увязываюсь и я, бежит доложить хозяйке о непостижимом пришельце. Вскоре же быстро входит отец: “Ради бога, как можно скорее горячего, очень горячего чая с ромом и побольше рома. Это Суворин. У него большое горе. Потом расскажу. Он безо всего пришел… обморозился… Главное – сейчас же отогреть. В ужасном, подавленном состоянии. Поскорее, пожалуйста!” Общий переполох. Час-полтора спустя приводят с ближайшей “биржи” карету. Отец одевает Суворина в свою запасную медвежью шубу, меховую шапку, заставляет одеть большие теплые боты и увозит его. Все взволнованы. Пока ничего толком не известно. Меня посылают спать»⁴⁹⁰.

Нет, для искренней дружбы слишком, слишком многое они должны были друг другу простить. «Какое-то неизбывное противоречие подтачивало их отношения. “Живая потребность говорить от души к душе”, болезненная жажда откровенности и не иссякали, и не утолялись. Всегда оставалось нечто недосказанное, всегда сквозила фальшь – то в самоуничижительных похвалах (“Ваши дарования богаче моих”), то в весьма язвительном выражении сочувствия (“не хочу… смущать покой Вашей больной и самоистязующей души”)»⁴⁹¹, – очень точно описывает их отношения О. Е. Майорова.

В 1892 году, уже тяжелобольной, Лесков вернул Суворину – единственному из своих корреспондентов – все его письма:

«…есть толки, будто я вел записки и оставлю в них расплату с людьми, которые обходились со мною не с добром. А так как это – ложь, то я послал Вам Ваши письма, чтобы Вы их уничтожили сами»⁴⁹².

Он знал мнительность Суворина, его страх перед собственной откровенностью и, предчувствуя скорый конец, сделал благородный и вместе с тем театральный жест – отдал несостоявшемуся другу его письма.

В 1880-е годы его добрым младшим приятелем стал Сергей Терпигорев. Но в близких, почти фамильярных отношениях с ним, полных взаимных шуток и шпилек, всё-таки не было равенства, предписываемого дружбой. Лесков обошелся в своей жизни без друзей.

Театральный роман

В конце 1860-х промелькнул роман Лескова с театром, недолгий и не слишком счастливый. Лесков сочинил единственную в своей жизни пьесу «Расточитель», во многом, кажется, из материальных соображений. В мае 1867-го он явно нуждался в деньгах – терпеть не мог брать в долг, но тут в отчаянии всё же обратился в Литературный фонд с просьбой о ссуде под будущий гонорар от «Расточителя»:

«Три акта этой пьесы готовы, два остальные я надеюсь дописать к будущему сезону; в покупщике на нее в журнал не сомневаюсь, в допущении на сцену тоже; но угрожающая привычка питаться, от которой до сих пор меня не отучила жизнь русского литератора, заставляет меня, отложив листы сочиняемой драмы, писать на этом листе к Вашему превосходительству это письмо с просьбою помочь мне. Я прошу Литературный фонд обеспечить мне пять месяцев жизни, ссудив меня пятьюстами руб. серебром, которые обязываюсь заплатить к новому году с десятью процентами в пользу сумм Фонда. Средства для отдачи этого долга я имею: эти средства – моя драма и получение долга с боборыкинского имения[97], назначенного в продажу; средства же не умереть с голода и продолжать работу без такого пособия Фонда решительно не вижу»⁴⁹³.

В удовлетворении просьбы Лескову было отказано, тем не менее драму он всё-таки написал. Подписанная псевдонимом «М. Стебницкий», она была напечатана в журнале «Литературная библиотека» Юрия Богушевича, а вскоре поставлена в Петербурге на сцене Александрийского театра.