Лесков: Прозёванный гений

«Тут уже я, что она сказать хочет, уразумел и понял, к чему она всё это вела и чего она сказать стыдится; это она тщится отыскать мое незаконное дитя, которого нет у меня! Какое благодушие! Я, как ужаленный слепнем вол, сорвался с своего места, бросился к окну и вперил глаза мои в небесную даль, чтобы даль одна видела меня, столь превзойденного моею женой в доброте и попечении. Но и она, моя лилейная и левкойная подруга, моя роза белая, непорочная, благоуханная и добрая, и она снялась вслед за мною; поступью легкою ко мне сзади подкралась и, положив на плечи мне свои малые лапки, сказала:

– Вспомни, голубь мой: может быть, где-нибудь есть тот голубенок, и если есть, пойдем и возьмем его!

Мало что она его хочет отыскивать, она его уже любит и жалеет, как неоперенного голубенка! Этого я уже не снес и, закусив зубами бороду свою, пал пред ней на колени и, поклонясь ей до земли, зарыдал тем рыданием, которому нет на свете описания. Да и вправду, поведайте мне времена и народы, где, кроме святой Руси нашей, родятся такие женщины, как сия добродетель? Кто ее всему этому учил? Кто ее воспитывал, кроме Тебя, Всеблагий Боже, который дал ее недостойному из слуг Твоих, дабы он мог ближе ощущать Твое величие и благость”.

Здесь в дневнике отца Савелия почти целая страница была залита чернилами»⁵²⁹.

Лесков нарисовал портрет идеальной жены и подруги, соединив в ней и шаловливость, и нежность, и тихое обожание мужа, и бесконечную преданность ему и его интересам. После особенно чувствительной проповеди она встречает своего протопопа дома с букетиком «из речной лилеи и садового левкоя». Кажется, Лесков и сам влюбился в Наталью Николаевну, но сойди она со страниц романа – тут же заскучал бы, закручинился от ее детской невинности, пресной на вкус, затосковал об омуте. Очевидно, и сам он это хорошо понимал и, конечно, недаром сделал протопопицу бесплодной. Именно ей автор доверил разглядеть в предсмертном видении, что все его лучшие герои – богатыри, «большие»:

«– Ты шутишь, и я шучу: я видела, это наша бумажка; всё маленькое… а вот зажмурюсь, и сейчас всё станет большое, пребольшое большое. Все возрастают: и ты, и Николай Афанасьич, дружок, и дьяконочек Ахилла… и отец Захария… Славно мне, славно, не будите меня!

И Наталья Николаевна заснула навеки»⁵³⁰.

Лесков не только придумал Савелию Туберозову имя, биографию, взгляды, чудную жену, но и создал для него особенный поповский язык, соединив разговорный стиль со слогом древнерусских сказаний, богослужебных текстов и периодики 1860-х годов.

Творя язык для своего героя, Лесков опирался по крайней мере на два источника: английского писателя Лоренса Стерна (1713–1768) и лидера раскола протопопа Аввакума (1620–1682). В «Соборянах» действительно ясно различим веселый дух стерновского романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Лесков любил его за свободное обращение автора с литературными правилами, за веселье и языковую игру. Савелий Туберозов даже сослался на этот роман в своих «нотатках», заметив, что Русь вступает в эпоху «шендизма», когда все «всерьез смеются». Параллельно Лесков выработает еще более чеканную формулу-отгадку русской жизни: «Смех и горе» – так будет называться его повесть 1870 года о тотальном абсурде, пропитавшем российское бытие.