Лесков: Прозёванный гений

«На ножах» – странный роман. Перо Лескова словно бы дергается и подпрыгивает. Не роман, а воспаленная эклектика, то и дело впадающее в последнее неистовство, фирменное exubérance[100], которое Толстой великодушно перевел в своем письме как «излишек таланта»⁵³⁹. Сам автор тоже дал роману выразительное определение. 8 апреля 1871 года он писал Щебальскому: «Я посылаю кусок романа “На ножах”. Кусок живой и горячий, как парная кровь, но немножко непоследовательный»⁵⁴⁰. Правда, непоследовательность Лесков считал результатом редакторской правки: роман печатался в «Русском вестнике» с октября 1870 года по октябрь 1871-го, и катковский редактор Николай Любимов безжалостно вымарывал целые куски. «Это же просто ужасный человек, Аттила, бич литературы! Он что же делает-с? – он черкает не рассуждения, не длинноты, а самую суть фабулы"» — жаловался Лесков 19 декабря 1870 года⁵⁴¹.

Роман «Некуда» – о русских нигилистах, честных, умных, недалеких или откровенно глупых. Роман «На ножах» – о «гилистах» (от слова «гиль» – «вздор», «чепуха»), как выражается центральный персонаж и главный негодяй повествования, авантюрист и мошенник Павел Горданов. Нигилистские идеи нужны Горданову и его сообщникам лишь как ширма для исполнения иных замыслов, ничего общего не имеющих с социалистическим переустройством мира. Учитывая, что перед нами авантюрный роман, замыслы эти предсказуемы: богатство и власть.

Главная интрига, вокруг которой вихрем кружится основное действие многослойной девятисотстраничной конструкции, – захват состояния помещика Михаила Андреевича Бодростина, пожилого супруга энергичной красавицы Глафиры, в прошлом искренней нигилистки и обитательницы коммуны, вышедшей за него из расчета. Вместе с Гордановым, бывшим возлюбленным и нынешним партнером в преступных замыслах, надеющимся сделаться мужем красивой и состоятельной женщины, Глафира планирует убить своего зажившегося старика, чтобы овладеть его богатством. Центральная линия отягощена множеством дополнительных: постоянно замышляются и осуществляются новые коварные обманы, хитроумные мошенничества, подлости и гадости. Подмененное завещание, покупка человека за девять тысяч рублей, соблазнения невинных, прелюбодеяния, дуэль, спиритизм, двоемужество, публикация провокационных статей в продажных газетах, изменение внешности, поджог, языческие ритуалы, отравление – вот далеко не полный список. Сквозь всю эту сюжетную рябь проступают темные воды мистики. Критик Лев Аннинский даже назвал «На ножах» романом-галлюцинацией и наваждением⁵⁴².

Роман действительно полон тайн и призраков, грезящихся героям. И явление незнакомки в зеленом платье в момент преступления Висленева, и прогулка Михаила Бодростина по усадебному парку в то время, когда он должен быть в другом месте, и оживший портрет, дарящий генеральше Синтяниной кольцо со стертой надписью, и болезненные припадки Глафиры с видениями упрямо намекают: за пологом обыденной жизни существуют «неведомые силы незримого мира» – в пику «ученым реалистам нашего времени», убежденным, что нет «никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем честь числить нас самих»⁵⁴³. И два героя романа скользят на грани меж двух миров: Вера, глухонемая дочка генерала Синтянина, и безумный провидец Светозар Водопьянов, предчувствующий собственную гибель⁵⁴⁴.

Здесь немало предвестий, предсказаний, пророчеств. Бодростин мерещится Глафире гуляющим в кирасирском мундире с разрезанной спинкой, в котором его затем и похоронят; за несколько часов до гибели мужа она случайно опрокидывает бокал с красным вином, потекшим по его рубашке, «точно жидкая, старческая, пенящаяся кровь»⁵⁴⁵. Сама Глафира поскальзывается на яблочном зернышке, вероятно, пребывавшем в дальнем родстве с райским запретным плодом.

Много позднее в литературе XX века вся эта гремучая смесь романа тайн и романа приключений трансформируется в то, что назовут «магическим реализмом», когда тайна получит, наконец, право быть неразгаданной. Но Лесков остался в пределах классического авантюрного жанра и почти все загадки объяснил в финале естественными причинами.

Илья Виницкий, автор одной из лучших статей о «На ножах», называет его «попыткой спиритуалистического романа Нового времени, то есть истории современной (русской) души как онтологической категории»⁵⁴⁶. Поэтому и героем книги является «не социальный тип, не идея и не конкретные лица, но “самосознательный разумный дух” (Вл. Соловьев), действующий (по-разному преломляющийся) в каждом из персонажей».