Лесков: Прозёванный гений

Среди лесковских праведников в романе – вот где впервые они выведены целой компанией – отставной майор Форов, чьему природному благородству не мешают ни атеизм, ни увлечение нигилизмом; его супруга Катерина Астафьевна, «очень добрая, но горячая и прямая необыкновенно»⁵⁵⁰; мудрый, нежный и ироничный поп Евангел Миневрин; защитник крестьян помещик Андрей Подозеров; чистая сердцем генеральша Александра Ивановна Синтянина. Интересно, что все они редко решаются на открытое противостояние с главным злодеем романа Горлановым (только Подозеров стреляется с ним на дуэли, отстаивая честь Ларисы) – вероятно, потому что христианская система ценностей не предполагает насилия.

Главное орудие праведников иное: они жертвуют собой добровольно. Самую масштабную вольную жертву совершает в романе Александра Ивановна – цветущей девушкой выходит замуж за пожилого и нелюбимого генерала[102]. Поступает она так не только ради первой, детской своей любви Иосифа Висленева, как думают все вокруг, но и ради всех его единомышленников, арестованных вместе с ним. Молодым революционерам грозила Сибирь, но Александра Ивановна выпросила их спасение у генерала Синтянина в обмен на свои руку и сердце.

Сила на подвиг была дана Александре свыше; но сердцу не прикажешь, и она влюбляется в помещика Подозерова по прозвищу Испанский Дворянин (то есть Дон Кихот), а затем даже выходит за него замуж – но не сразу. Жертву приносит сначала Подозеров, соглашаясь жениться на Ларисе Висленевой, чтобы спасти ее от бесчестья и нищеты.

В жертву, всякий раз невольную, приносит себя даже властолюбивая Глафира – сначала циничному красавцу Горданову, затем Бодростину – ради чего? Ради будущего спокойствия:

«Выйдя замуж за Михаила Андреевича (Бодростина. – М. К.)… я надеялась на первых же порах, через год или два, быть чем-нибудь обеспеченною настолько, чтобы покончить мою муку, уехать куда-нибудь и жить, как я хочу…»⁵⁵¹

В конце концов, чтобы избежать суда за убийства и каторги, Глафире приходится стать женой Генриха Ропшина, секретаря ее покойного мужа, хотя она в глаза зовет его «презренным, гадким» насекомым. Ничего, Ропшин легко стирает с глаз «божью росу» и становится законным владельцем самой желанной женщины «На ножах», на сердце которой претендуют и Горданов, и Висленев.

Наконец, закланной жертвой оказывается и Михаил Андреевич Бодростин. В этом месте христианская жертва соединяется с жертвой страшной, дикой, языческой.

Лесков рифмует последние часы жизни Бодростина с двумя языческими обрядами – извлечением «живого» огня («огничаньем») и изгнанием «коровьей смерти» – опахиванием. На практике опахивание и извлечение «живого огня» обычно не проводились одновременно, тем более что исполнялись они с одной целью – остановить падеж скота⁵⁵². Лесков два обряда соединил, порядок их поменял, всё смешал и запалил.

В разгар этих языческих магических действий Горданов и исполняет давно задуманное – закалывает стилетом помещика Бодростина, который на свои именины, в День Архистратига Михаила, поехал вместе с гостями в лес посмотреть на проказы «русских Титании и Оберона»[103].

Итак, список жертв пополняется еще двумя именами: Бодростина, капризного и властолюбивого барина, ничего особенно доброго в жизни не совершившего, однако не настолько виноватого перед женой, чтобы быть убитым, и Светозара Водопьянова, безвредного чудака, спирита и духовидца по прозвищу Сумасшедший Бедуин – смерть предназначалась не ему, а Бодростину, но убийца Висленев обознался.

Избранный специально для извлечения огня и приведенный из другого села старец Сухой Мартын велит всему народу «мыться и чиститься, отрещися жен и готовиться видеть “Божье чудесо”». Хорошенько пропарившиеся мужики и бабы засыпают, и всю ночь во сне им мерещится огненный змей в виде стройного молодца, в «картузе с козырьком на лихих кудрях», который «где силой, где ухваткой улещивал и обманывал»:

«И пронесся он, этот огненный змей, из двора во двор, вдоль всего села в архангельскую ночь, и смутил он там всё, что было живо и молодо, и прошла о том весть по всему селу: со стыда рдели, говоря о том одна другой говорливые, и никли робкими глазами скромницы, никогда не чаявшие на себя такой напасти, как слет огненного змея»⁵⁵³.