Лесков: Прозёванный гений

В «Захудалом роде» Лесков впервые последовательно заговорил не о неприметных людях из крестьян, разночинцев, мещан, священников, а о российской аристократии. Заговорил, чтобы проститься и с этими богатырями. «Захудалый род» – реквием, отпевание покидающих историческую сцену типов и людей старой складки. Хронике предшествует значимый эпиграф: «Род проходит и род приходит, земля же вовек пребывает» (Еккл. 1:4).

Правда, эту хронику автор облек в форму семейных записок, составленных внучкой главной героини, княжной Верой Дмитриевной Протозановой. Это само по себе отчасти опровергает заложенную в афоризме Екклесиаста идею о забвении родов. Дав роду фамилию, начинающуюся с «Прото-», Лесков подчеркивает, что тот явился на историческую сцену одновременно с появлением Русской земли, а история его стала частью истории государства Российского начиная с эпохи Ивана III, когда Протозановы оказались «в числе почетных людей Московского княжества», и вплоть до первых десятилетий XIX века. Упоминание Чугуевского бунта военных поселян, случившегося в 1819 году, позволяет довольно точно датировать время действия хроники: вторая половина царствования Александра I⁶³⁹. Крах или вырождение рода, в долгой судьбе которого отразились процессы, происходившие в мире, – известный прием, часто использовавшийся в литературе и до, и после Лескова: в романах «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина, «Ругон-Маккары» Эмиля Золя, «Будденброки» Томаса Манна⁶⁴⁰, из более поздних – в трилогии Анри Труайя «Семья Эглетьер». Интересно, что и приятель Лескова С. Н. Терпигорев, публиковавшийся под псевдонимом Сергей Агава, в 1880 году выпустил серию очерков «Оскудение», посвященных упадку поместного дворянства.

Крестьянская реформа 1861 года уничтожила самую ценную из дворянских привилегий, и одна из наиболее шумных дискуссий в прессе 1860-х была посвящена дальнейшей исторической и общественной роли дворянства в России. Газета «День», например, утверждала, что пришло время дворянству «торжественно, перед лицом России, совершить великий акт уничтожения себя как сословия»⁶⁴¹. Понятно, что представители консервативного крыла эту позицию не разделяли. Не одобрял ее и Лесков. Еще во внутреннем обозрении 1862 года в «Северной пчеле», откликаясь на полемику о высшем сословии, он писал, что дворянство, обладая правом личной свободы и имущественной неприкосновенностью, представляет собой «наивысшую ступень» социальной лестницы и в этом нет ничего дурного – напротив, так ему проще будет помочь другим сословиям в обретении тех же прав:

«Права, как и солнца, освещающего праведных и грешных, для всех достанет. Пусть стоящие ближе к свету смело подают руку карабкающимся снизу, из мрака сени смертный⁶⁴².

Мнения своего он не изменил и в 1870-е годы, считая лишь, что дворянству нужно ответственнее относиться к выпавшей ему исторической роли и активнее действовать на благо России.

В центр хроники «Захудалый род» Лесков помещает княгиню Варвару Никаноровну Протозанову, героиню во всех отношениях необыкновенную, которая заметно отличается от других представителей своего сословия, той же Марфы Андреевны Плодомасовой из хроники «Соборяне» – великодушной, независимой и всё же не свободной от барских привычек. К примеру, «боярыня» Плодомасова очень хочет женить карлика Николая Афанасьевича – и зачем? – чтобы «маленьких людей развесть». Княгиня Протозанова, сохранив благородство и достоинство, дарованные природой и воспитанием, сумела растворить сословные предрассудки в следовании христианским заповедям – недаром ее часто ставят в длинный ряд лесковских праведников, но и там она выделяется.

«Захудалый род» неожиданно оборачивается апологией русского родового дворянства, чей стержень – нравственное совершенство, благородство, уверенность в необходимости постоянных душевных усилий, направленных на приумножение добра в мире. Это дворянское достоинство, слитое с христианской добродетелью, определяется не только древностью и знатностью происхождения, но и величием поступков:

«Уважая род как преемство известных добрых преданий, которые, по ее мнению, должны были служить для потомков побуждением беречь и по мере сил увеличивать добрую славу предков, княгиня отнюдь не была почитательницею породы и даже довольно вульгарно выражалась, что “плохого князя и телята лижут; горе тому, у кого имя важнее дел его”»⁶⁴³.