Лесков: Прозёванный гений

В просторной гостиной Аксакова горел камин, над камином висел портрет старика в белых буклях и синем камзоле – Сведенборг? Почти все были в сборе. Румяный с морозца Петр Дмитриевич Боборыкин, кругленький, чистенький, благообразный – как обычно в идеально белом воротничке, вежливо ему поклонился, но чуть поджал губы. Ничто не забыто… Сколько раз лесковское перо прошлось насчет его плодовитости и непоправимой бездарности!

Зато профессор-химик Александр Михайлович Бутлеров поздоровался с приветливой улыбкой, глядел светлыми глазами легко, весело и сразу показался ему мил, даже красный нос ничуть его не портил. Низкий сутулый гном – зоолог Николай Петрович Вагнер – с явным неудовольствием оторвался от разговора, который до прихода Лескова вел с Бутлеровым, доказывая ему что-то скрипучим голосом.

Ждали Достоевского. Наконец явился и он, как обычно немного запыхавшись. Матово-бледный, с клочковатой бородой и угорелым тревожным взглядом, он покашливал. Глуховатым голосом пояснил: «Простуда только отошла. Дети болеют. И жена. Да и сам я…» Снова кашель.

И опять рябь раздражения подернула душу: Федор Михайлович был, как обычно, как все последние годы, невыносим. Ничего и никого кроме себя не видел, знать не хотел. Будто один он на всём свете простужался, у него только болели дети и в этом таилась нависшая над человечеством всемирная катастрофа.

Достоевский присоединился к разговору, пошутил, обменялся остротами с хозяином и немедленно всех к себе расположил, очаровал. Он тоже начал задавать вопросы. Аксаков рассказал, что устроил всё в отдельной комнате в полном соответствии с требованиями менделеевской комиссии: ничего лишнего, никаких помех для проведения опыта не будет. Бутлеров сострил про лукавство духов, но рассмеялся только Лесков. Все явно нервничали и смущались, мялись. Ощущали себя застигнутыми за шалостью гимназистами. Предстояли фокусы, глядеть на них людям серьезным и уважаемым было не по чину, даже и в интересах русской науки, о которой, впрочем, здесь всерьез пеклись только Бутлеров и Вагнер.

Наконец, раздался звонок. Она!

Госпожа Сент-Клер уже месяц провела в России, приехав из Англии специально по приглашению менделеевской комиссии.

Еще 6 мая 1875 года Дмитрий Иванович Менделеев на заседании Русского физического общества предложил создать комиссию для исследования «медиумических явлений», чтобы окончательно разоблачить шарлатанов и положить конец моде на спиритизм. Комиссию создали, в нее, кроме Менделеева, вошли 11 ученых-физиков. Комиссия попросила Бутлерова, Вагнера и Аксакова представлять ей известных медиумов. Первыми Аксаков привез братьев Петти, но они оказались мошенниками – отрицать это не мог даже он сам. Госпожа Сент-Клер должна была стать новым аргументом в пользу реальности столоверчения. До встречи с писателями она провела несколько сеансов для комиссии. Стол покорно дергался и подпрыгивал; но ее тоже подозревали в том, что она помогает себе ногами.

Аксаков по-французски представлял ей гостей. Николай Семенович мгновенно стал светским, плавным, не отрывал от нее глаз.

Молода, свежа, разве немного за тридцать. Смотрит глубоко, выразительно; темноволосая, подтянутая, вовсе без английской сухости и чрезмерной прямоты в спине – скорее, похожа на австриячку. Глаза карие, но с прозеленью, и вся будто струится… Лесков почувствовал дурноту, но тотчас взял себя в руки. Да-да, совсем не лондонский тип – скорее венский. Черное шелковое платье с голубой отделкой ей шло, но чем-то напоминало футляр – что оно прятало?

Вся ее манера, вежливая улыбка, движения дышали спокойствием богатого и совершенно уверенного в себе человека. Госпожа Сент-Клер явно знала себе цену. Аксаков так и намекнул: дама она состоятельная, ни в чем и ни в ком не нуждается и в зимнюю русскую столицу явилась из одной лишь любви к истине.

Низким, чуть хрипловатым голосом гостья сообщила, что готова перейти к делу.

Они двинулись, застучали каблуки ее высоких шнурованных сапожек; ясно, почему она на таких каблуках, со стуком, одновременно подумали Лесков и Достоевский. Они вошли в ту самую комнату, оборудованную специально для опытов. Окно было занавешено, с потолка спускалась висячая лампа, желтый матовый абажур давал ровный теплый свет. Расселись за столом – обыкновенным, круглым; не сел один Аксаков, встал чуть позади. Лесков оказался рядом с госпожой Сент-Клер справа, слева – Достоевский. Едва расселись, госпожа Сент-Клер сейчас же положила на стол руки, красивые, белые, давая понять: начинаем. И опять показалось, что ее тонкие, длинные пальцы струятся, пальцы-ручьи. Николай Семенович пытался остановить их течение взглядом и вдруг расслышал: из самой середины стола раздались отрывистые звуки, словно кто-то тихо ударял в тимпан. И снова его повело, голова закружилась… нет, каблуки стучат по-другому…

Аксаков уже называл буквы английского алфавита. В ответ раздавались звуки.

Один удар – «нет». Три частых – «да».