Лесная быль. Рассказы и повести

– И наломал бы я тебе, кабы ты по-другому ответил, – сказал он. – На проверку это я, какой ты есть товарищ. Кончай уху, травы ещё нарвём, ему чтобы лежать помягче. Корешков ещё накопаем, а то на одной рыбе далеко не уедешь.

– Зовёт! – перебил его я и вскочил с места. – Василий Петрович, вы что сказали?

– Воды согрейте, – медленно проговорил старик. – Нога горит очень. – Он закрыл глаза, поморщился и, видимо сделав большое усилие, снова открыл их. – Дорогу знаете? – отрывисто спросил он. – Домой, на Пашийский завод?

– Ещё чего! – отозвался Мишка, сразу впадая в прежний самоуверенный тон. – Как по шнурку выйду. У меня глаз…

– Сюда-то вы не очень по шнурку шли, – перебил его старик, и глаза его на минуту блеснули прежним насмешливым огоньком. – Или узлом шнурок-то завязывали? Ну, да отсюда проще: по реке дойдёте. Только прямиком для сокращения идти не пробуйте.

Старик помолчал.

– Ступайте домой, ребятки, – договорил он мягче. – Мне воды оставьте побольше, еды не надо. А я вам план нарисую, как меня найти – для тех, кто искать пойдёт. Найдут легко. Только… пусть поторопятся, с ногой у меня плохо.

Мы посмотрели друг на друга. Я заметил, что у Мишки дрогнули губы. Мне тоже дышать стало трудно.

– Не пойду! – упрямо сказал вдруг Мишка и даже ногой топнул. – Поправитесь – вместе пойдём. Кто вас тут кормить будет?

Брови старика грозно зашевелились и начали сдвигаться.

«Рассердился», – подумал я и испугался, но тут же решился: – И я не пойду! – сказал я, но топнуть не посмел. – Мы вам палку вырежем, потом и пойдём все. Я так не могу, как же вы один тут останетесь?

– Стой! – крикнул Мишка и хлопнул меня по плечу. – Уж я всё придумал. Доктора нужно? Нужно. Я один и пойду на завод. А ты здесь останешься, что надо, Василию Петровичу делать будешь. Ладно?

– Один? – спросил я, и мне даже жарко стало, но тут же я спохватился: – Останусь! Иди, Мишка. Только, – тут я на минутку запнулся. – Только ты, Мишка, очень скоро придёшь? С доктором?

– Без меня всё решили и устроили, а я у вас вроде куклы? – сердито заворчал было Василий Петрович и даже попробовал приподняться. Но я с удивлением заметил, что сердится он не так, как вчера, и даже как будто и не сердится вовсе. – Вместе идите, говорю, – продолжал он с усилием. – Вы не понимаете, почему так нужно, а я понимаю, – договорил он каким-то странным голосом.

И тут Мишка завёл руку за спину и ущипнул меня так крепко, что я чуть не вскрикнул.

– Хорошо, дядень… то есть Василий Петрович, – сказал он послушно, я даже рот открыл от удивления. – Мы только корешков наготовим: вам оставим и себе возьмём. Мы вашу лопатку возьмём. Можно? Поворачивайся, Серёжка!

Спустившись с обрыва к реке, Мишка с размаху воткнул лопатку в землю.

– Когда болен кто крепко, нипочём ему перечить нельзя, – серьёзно проговорил он. – Ты ему не говори. Серёжка, а пойду я один. Ему и воды тут подать надо и всё. А я уж быстро махну, дня через два назад вернусь. Не сомневайся!

Я кивнул головой.

Мы работали быстро, но молча, говорить не хотелось.

Вернувшись к костру, наложили в горячую золу такой запас корневищ оситняка, что его хватило бы Мишке на неделю. Потом доварили и разделили щуку. Наконец, когда всё было сделано, Мишка завязал мой плотно набитый мешок и вскинул его на спину.

– Ну, – сказал он и крепко закрутил левой рукой хохол, – коли что, Серёжка, уж так.

– Так, – ответил я и кивнул.

Короткий этот разговор был нам обоим понятен.

– Пойду! – сказал Мишка отрывисто, повернулся, перешёл поляну и, не оглянувшись, исчез в кустах.

Я постоял, посмотрел ему вслед, поцарапал зачем-то ногтем кору дерева, возле которого стоял, и обернулся. Недалеко под кустом видна была неподвижная, прикрытая тёмным пальто фигура…

Я помедлил ещё минуту и, наклонившись, принялся усердно рвать траву, чтобы сделать помягче постель Василию Петровичу.

Разгадка страшной ночи

Я уговорил Василия Петровича съесть немного ухи и рыбы кусочек и даже чай заварил из земляники, кисленький и очень вкусный. Больную ногу я несколько раз обкладывал свежими листьями подорожника, положил её повыше на охапку свежей травы. В хлопотах я и не заметил, как наступил вечер, даже о Мишке не очень думал. Пора было гасить костёр и ложиться, но уж очень красиво бегали по веткам золотые искорки, и я всё продолжал подбрасывать в костёр сухие ветки валежника.

Вероятно, это нравилось и Василию Петровичу: он часто открывал глаза и поворачивал голову к костру. Но мне казалось, что больше он смотрит не на костёр, а на меня.

– Серёжа, – заговорил наконец Василий Петрович, – о чём ты думаешь?

Я немножко смутился, – а если он смеяться станет?

– О людях, – ответил я неуверенно. – О диких, которые вот в этом самом лесу, может быть, жили очень, очень давно. Может быть, они сидели около костра, на этом самом месте, где мы сидим.

– Наверно, сидели, – согласился Василий Петрович. – Только не так спокойно, как мы. Леса в то время были полны диких зверей.

– А как они защищались? – спросил я и невольно оглянулся назад, в непроглядную темноту за костром.