Лесной бродяга. Т. 2

Случай помог ему даже скорее, чем он ожидал, и, таким образом, оба охотника получили точные сведения о нем, обретя в Сверкающем Луче союзника, без которого они, вероятно, пали бы жертвой последних схваток с апачами. Однако, несмотря на быстроходность пироги, пираты ехали медленнее, чем можно было ожидать. Один из индейцев вез с собой целый бурдюк мескаля. Последовала пьяная оргия, которая значительно замедляла путь и к тому же ежеминутно грозила вызвать кровавую драку. Отяжелевшие от винных паров гребцы с трудом справлялись с веслами, и пирога остальную часть ночи шла постоянно сбиваясь с пути.

Поэтому лишь на рассвете следующего дня пираты прибыли к разветвлению Красной реки, кратко названному Развилкой.

Глава XIV. Развилка красной реки

Долина Развилки Красной реки имеет дикий и величественный вид. Это уединенное и редко посещаемое место с двух сторон обрамлено холмистыми грядами. Здесь речное русло разветвляется на четыре протока. Пространство между ними заболочено, покрыто густым кустарником, камышом и осокой. Только берег одного протока порос высокой травой вплоть до леса, на опушке которого находится Бизонье озеро.

Крепкий ликер еще туманил сознание Кровавой Руки, когда пирога остановилась в небольшой речной бухте. Метис, в противность своим неумеренным привычкам, на сей раз воздержался от участия в ночной оргии, хорошо понимая, что необходимо все его хладнокровие для выполнения задуманного плана. Когда оба пирата вышли из лодки, гнев метиса против отца еще клокотал у него в груди, хотя он не поскупился излить его в широких размерах.

– Ну, – сказал он Кровавой Руке, – ты большой мастак накачиваться мескалем, точно рекрут; отвези же пленника на другой берег и спрячь его в одной из этих рощ хлопчатника, где и дожидайся моего возвращения!

– Ах да! – отвечал, тупо улыбаясь, старый пират. – Голубка Бизоньего озера…

Гневный взгляд сына заставил его смолкнуть.

– Согласен, черт возьми! – продолжал он затем. – Голова у меня точно налита свинцом, и я сосну малость около пленника, предварительно позаботившись украсить его еще несколькими ремнями.

По приказанию метиса трое индейцев сели за весла и отвезли Фабиана, продолжавшего лежать на дне пироги, к другому берегу. Там старый пират вытащил его и, слегка пошатываясь, отнес в густую заросль деревьев и кустов, где, недалеко от берега, и положил за кустом, а потом лег сам вместе с другими индейцами. Между тем пирога с двумя индейцами отчалила от берега, и ничто не указывало присутствия там троих человеческих существ. После этого усилиями всех индейцев лодка была вытащена на берег и там тщательно спрятана в густой траве.

Поставив двух индейцев караулить на берегу, почти против того места, где лежал под надзором старого пирата Фабиан, метис распределил прочих по равнине, на некотором расстоянии один от другого, приказав им наблюдать за прибытием отряда Черной Птицы. Устроив все это, он принялся приводить в исполнение свой план.

Сняв с себя красные ленты, украшавшие его волосы, он смыл со своего лица краски, а потом сбросил с себя красную суконную рубашку и кожаные кальцоньеры, украшенные погремушками, оставив из всего костюма лишь мокасины, похожие на те, которые носил охотник за бизонами. Наконец, открыв мешок, он вынул оттуда темно-коричневые полотняные штаны и бумазейную куртку, в которые и переоделся, а свои длинные развевавшиеся волосы собрал под клетчатый красно-синий платок. Когда на нем, таким образом, оказался, за исключением широкополой мексиканской шляпы, костюм белого, он перебросил карабин за плечо и направился к Бизоньему озеру.

Шел седьмой день со времени его отъезда из этого места, которое он покинул, когда сюда прибыл дон Августин. Ему было хорошо известно, что последние приготовления к охоте за дикими лошадьми, а также время, необходимое для их укрощения, должны были отнять у охотников около десяти дней.

Вот почему, идя к озеру, вокруг которого расположились мексиканцы, он был уверен, что застанет их еще на месте. И действительно, едва он перешел равнину и углубился в лес, как услышал ржание коней и шумный говор человеческих голосов, причем на лице его изобразилась живейшая радость, но без малейших признаков удивления. Перед тем он крался, подобно дикой кошке, но теперь отбросил осторожность и пошел вперед твердым шагом, беззаботно насвистывая, точно охотник, которому делать нечего. Однако никто не замечал его приближения, а потому, дойдя до опушки, он невольно притаился и стал наблюдать за тем, что происходило на берегу.